Маркоша

 

– Эй, там! Маркошу позовите кто-нибудь! – зычно прокричал вахтенный.

– Чего орешь? Не мог по рации вызвать? – вышел на палубу человек почти двухметрового роста, в надвинутой на лоб морской фуражке с блестящим лаковым козырьком. Одет он был в форменный темно-синий бушлат с меховым воротником.

– Да капитана спрашивают, – указал на меня вахтенный, невинно хлопая глазками.

– Ну, значит, ко мне, – капитан перевел на меня взгляд.

– Я слышал, на ваш китобой радист требуется, – поспешил я объяснить.

– Если радио знаешь, и документы в порядке, то возьму, – запросто пообещал тот, – как раз сегодня отваливаем. Промысел начался, план надо выполнять. Успеешь оформиться в кадрах, то милости просим на борт. Если что, меня зовут Борис Николаевич.

В управление рыболовецкого порта флота Владивостока я успел все же заскочить. Медкомиссию прошел не так давно. Правда, опыт небольшой. Но все же получил добро трудиться на судах китобойной флотилии.

И вот, я на китобое, переделанном из среднего рыболовецкого траулера. Он был полностью укомплектован, и матросских вакансий больше не предвиделось. Люди на берегу месяцами ждали, чтобы попасть на китобойный промысел. Платили здесь втрое больше, чем на других местах. Мне о вакансии радиста с опытом работы на иностранных радиостанциях шепнули по великому блату.

С капитаном встретился в его каюте после завтрака. Этот высокий грузный мужчина с трудом умещался во вращающемся кресле возле письменного стола, придвинутого к самой переборке. В открытый иллюминатор врывался морской апрельский ветер. Каюта наполнилась сыростью, резким запахом рыбы и гниющих водорослей. Сразу с комингса, то есть с порога, спросил меня, на каких станциях работал.

– Я работал на радиостанции системы «Marconi».

– Отличная машина! – кэп тут же оживился, – Вообще, все «маркоши» молодцы! Надежнее наших будут. Чувствительность приема лучше. Диапазон частот шире...

Теперь я понял, почему капитана за глаза называют Маркошей. Он очень любил итальянскую радиотехнику.

Сам Борис Николаевич родом из Ижевска. Оттуда же и в армию призвали. Далеко от родного дома служил в войсках ПВО. Аж на Дальний Восток занесло. Ракеты стояли в тайге – с двух метров ничего не видно. В увольнение ходили тоже по тайге. Вокруг войсковой части грибы собирали, супы из них варили и с картошкой жарили.

Тогда три года служили, но время в нарядах и на боевом дежурстве пролетело незаметно… Служба службой, а домой тянет. После увольнения в запас собирался вернуться и устроиться на Ижевский оружейный завод. Но один товарищ из взвода уговорил поехать с ним на Камчатку и там завербоваться в рыболовецкий (килькин) флот. Крабов ловить – ничего себе работенка, и платят прилично.

А Борису на китобоя почему-то хотелось выучиться. Китобой во всех широтах Мирового океана ведет свой промысел. По всему земному шару ходит. Через экватор, по Тихому океану, по Средиземному морю через проливы Босфор и Дарданеллы...

Но документов у Бориса для этого дела не хватало. Во Владивостоке пришлось курсы судовых радистов оканчивать. И только после этого получил право плавания в зарубежных водах. После медкомиссии зачислили в плавсостав китобойной флотилии. С той поры Борис Николаевич ходил на китобоях. Заочно в институте морского транспорта отучился. Еще на «Дальрыбе» капитанствовал на среднем траулере.

На этом СРТ случайно оказался. Грипп свалил здешнего капитана. В начале промысла недокомплект на судне: штурман есть, а капитана и первого помощника нет. Его на один рейс и назначили врио капитана. Правда, с оговоркой, что после этого пойдет радиослужбой командовать на новую плавбазу «Советская Россия» в сорок пять тысяч тонн водоизмещения. Там кинозал, бассейн, библиотека и другие радости жизни для полугодового плавания. Там еще итальянская стационарная аппаратура «Эриксон/ Маркони». Чудо, что за машина! Не то, что наша жужжащая «Р-619»...

За иллюминатором шел дождь. Завивая непрерывные струи воды в жгуты, он косо наотмашь бил по бортам траулера, легко проникая в капитанскую каюту. На столе образовались лужицы. Маркоша нехотя поднялся с кресла и с силой захлопнул иллюминатор, закрутив на латунные задрайки.

– Пошли в радиорубку хозяйство принимать, – пробубнил он.

Я в радиорубке первым делом принял на шумный «Графит» телеграмму из порта: кратковременный и долговременные прогнозы погоды в месте промысла.

Потом выбрался на верхнюю палубу. Хотелось посмотреть работу гарпунера.

– Сегодня бьем кашалотов, – сощурив глаза от ветра, перекрывая рычанье моря, прокричал мне в самое ухо Юра Сидоренко, лучший китобой флотилии. Даже к герою соцтруда представлен.

Тем временем, радио сообщило, что японских водах обнаружено несколько кашалотов. Потом я увидел, как вдалеке в мутной серой воде, словно подводная лодка, то появляется, то исчезает кашалот, выгибая спину, громко фыркая, шлепая огромным плавником, тем самым поднимая водяной фонтан. Он следовал тем же параллельным курсом, что и мы. Кашалоты наивны и любопытны. Это их и губит.

Гарпунер Юрка пошире расставил ноги на мокрой палубе. Взялся обеими руками за держатели станины (под правой рукой имелась ручка-гашетка, похожая на велосипедную ручку тормоза), навел пушку на вылетевшего из воды кашалота, сделанного будто из толстой резины, прищурил глаз и нажал на велоручку… Прогремел оглушительный выстрел, как из боевой пушки. Тяжелый гарпун, разматывая прочный длинный линь, устремился к цели. Юра Сидоренко, ударник труда, и в этот раз не промахнулся. Настоящий снайпер. Одна цель – один выстрел.

Я до этого никогда не видел, как бьют китов. Дело это, оказывается, совсем непростое. Главное, с одного выстрела из носовой пушки, снабженной пороховым зарядом, попасть гарпуном в кита и не дать утонуть туше. Вес некоторых взрослых особей достигает ста тонн. Поэтому в тушу сразу закачивают воздух компрессором…

Вечером после смены мы с Юрой пили чай в кубрике. Без тени бахвальства или, наоборот, сочувствия он спокойно рассказывал, как в лучшие дни промысла добывали до сотни китов. Его первый кит был поднят по кормовому слипу на палубу и разделан целой бригадой. Будто бревно большими пилами вальщиков леса, распиливали тушу кита...

Теперь же, когда промысел китов запрещен, все китобойные суда, постепенно выработав свой ресурс, списаны и выведены из состава флота. То же самое произошло с «Советской Россией». Она смиренно дожидается, прочно сидя на отмели в одной из отдаленных бухт, своей очереди на утилизацию. Киты же, которых так хищнически истребляли ради мяса, жира и уса, потихоньку восстанавливают популяцию. И также доверчиво, с шумным фырканьем, брызгами фонтанов сопровождают суда в дальнее плаванье.

 

 

Соленая работа

 

– Вот и лайба готова. Внизу под обрывом на волне качается. Теперь не убежит. Цепью к корню вывороченного дерева накрепко пришвартовал, – прикрыв ладонью прищуренные глаза от белого солнца сказал Архип Барабуля, местный рыбак, пожелавший за небольшую плату показать лов бычка на закидушку на Азовском море.

Мы спустились по довольно крутой тропе, извилисто петляющей между блоков ракушечника, порыжевших от времени, рассыпавшихся и вросших в береговую косу. Колючая верблюдка, окончательно высохшая к концу июля, цеплялась острыми шипами за ноги. Шуршали, осыпаясь, мелкие перетертые ракушки. Хрустела береговая галька.

Тяжелая на ходу, неуклюжая, почерневшая от времени, плоскодонная рыбачья лодка терлась килем, дожидаясь нас.

– Садись на корму, – скомандовал, придерживая отцепленную плоскодонку, скомандовал Барабуля, а сам сел на весла, – далеко не пойдем, сегодня жарко. Время упустили. За бычком на рассвете надо ходить. Сейчас он на глубину ушел. Но ничего, чего-нибудь да выловим ради интереса.

Весла тоже были неказистыми, грубо вырезанными из простой доски, с неухватистыми рукоятками, уключины из толстой проволоки. Барабуля ловко выгребал все дальше от берега.

– Забросим здесь, – решил он в какой-то момент и кинул за борт ржавый трехлапый якорь, привязанный к длинному капроновому линю, свернутому в бухту под ногами на решетчатом настиле с плескавшейся водой.

Размотали леску с мотовильца – куска тонкой фанеры с вырезами с обоих концов. Сразу нарезали на куски мелкую рыбу, насадили лески-закидушки с грузилом на крючки и просто закинули недалеко от лодки. Солнце палило, воздух дрожал над поверхностью воды, остро пахло гниющей рыбой. Видимо, какие-то ее остатки застряли в пазах лодки и теперь издавали запах, смешиваясь с живыми запахами моря.

Через несколько минут я уже вытянул парочку лобастых черных рыбок.

– В ямках придонных он прячется, а кушать хоца, – объяснил мою удачу Архип Барабуля, – вот и лезет сдуру на крючок, словно бык к корыту.

Через два часа такой ловли сетка за бортом наполнилась!

Мы причалили, ткнувшись днищем в гальку. Снова завели цепь за толстый сук отбеленного морем дерева. Потрясая в воздухе сетью-садком, довольный уловом, Барабуля торжественно спросил:

– Ну что, москвич, понравилась наша азовская рыбалка? Это тебе не на городском пруду сидеть весь день, охотясь за парой пескарей. Теперь засолим и подвесим за хвосты. На солнце через пару дней твой бычок будет готов к пиву. Я когда-то на Сиваше соль добывал. Там рыбу особо солить ни к чему. Только разделать, промыть и подвесить недалеко от озера на соленом ветру. Прокалится, провялится и будет почти как камчатская юкола. Сиваш сейчас разделен земляной дамбой, чтобы соленая вода не смешивалась с более пресной, иначе никакой соли не добыть. Работа по добыче тяжелая. Под палящим солнцем целый день. Вот так покрутишься смену без перекуров и передышки, и сам белым с головы до ног станешь, как мельник на мельнице. За бассейнами с созревающей солью надо постоянно смотреть, проверять плотность соляной рапы ареометром. Это трубочка такая стеклянная с грузиком и делениями, она в воду опускается. Не доглядишь, упустишь, и соль горькой станет. Созревшую тяжелую соль срезают ножом машины вроде как комбайном на гусеничном ходу. И с помощью транспортерной ленты отсыпают в ровные насыпи. Потом приходит баржа на буксире и уже готовую сухую рассыпчатую соль – в мешки. Наша соль – настоящая, каменная, не то что в шахтах. И вкусом сивашская соль отличается. Но это соленая тяжелая работа. Соль металл в труху превращает. Если ранки на руках у рабочего, то вмиг воспаляются, долго не заживают. Боль невыносимая. Недаром в старину под пытками преступникам свежие раны солью присыпали.

Через несколько дней я уехал из рыбачьего поселка. Барабуля на прощанье завернул большой пакет с вялеными бычками. Еще в качестве сувенира прихватил найденную на берегу, отполированную водой, обожженную солнцем, скрученную в спираль небольшую корягу. Долго она хранилась у меня на полке среди книг, напоминая о том жарком дне и рыбалке на Азовском море.

 

 

Я ж море люблю

 

Стоим на рейде у порта Очаков и ловим на закидушку бычков. Я так наловчился, что спокойно управляюсь с несколькими закидушками, привязав их за планширь танкера. Моро всегда было и есть со мной… Помню пацаном убегали с уроков ловить рыбу на мелководье, в прогретых насквозь заливчиках. Поймав, наполняли большие эмалированные тазы и засыпали крупной солью. Просолившийся за несколько часов под крымским солнцем улов развешивали на высохших деревьях с перекрученными стволами, выбеленными ветрами и морской солью. Через пару дней вяленая рыбка была готова.

Капитан со стармехом отвалили на моторной шлюпке в порт узнать, когда дадут лоцмана. Радист возится у себя, пытается запустить радио. Без связи рейс могут отменить.

Через несколько часов вернулся стармех. Капитан выбил новую радиостанцию, а сам заночует в портовой гостинице. За него пока старпом. А завтра с лоцманом пойдем по днепровскому лиману и через канал по Днепру за мазутом до Херсона. Целые сутки теряем, но без лоцмана выходить из лимана по мелководью опасно, и так стоим возле банки. Даже видно, как винты за кормой буравят песок, и это при осадке порожнего судна три шестьсот.

Солнце быстро уходит, море с наступлением темноты озарилось светом. Это светится микроскопический рачок-планктон. Хорошо зная рельеф дна, мы, свободные от вахты, ныряем прямо с борта в эту пронизанную светом и теплую воду. Кажется, что купаемся в звездном небе, раздвигаем космическое пространство и уплываем в вечность. Жители Керчи не замечают этой красоты. Знакомые удивляются моему отношению к морю. Не надоело оно тебе еще? Море как море. Ничего особенного.

Но море в душе моряка навсегда. Я люблю его просто так.

Капитан прибыл рано утром. Видимо, будем сниматься с якоря. Как раз моя вахта до восьми утра. К правому борту подошел лоцманский катер. Он и поведет нас сначала по заливу, а потом до самого Днепро-Бугского канала. Завыл электродвигатель брашпиля, и якорь, оторвавшись от грунта, гремя цепью, стал медленно подниматься.

– Якорь чист, – донеслось по радио в машинное отделение.

Увеличиваем обороты дизеля, согласно команде с мостика, и медленно выходим с мелководья. Лоцбот впереди, почти в кильватере, и мы следуем за ним.

В прошлую летнюю навигацию в эту же пору ходили в Ялту. Рыбалка в тех местах замечательная. Пока стояли на рейде, наловили большущих жирных камбал. Катраны, небольшие акулы, заглотив наживку вместе с крючком и пытаясь высвободиться, водили и дергали прочную леску. А когда их выдергивали из родной стихии на палубу, они злобно шипели, по-змеиному широко разинув пасти…

Жарко в машинном. Термометры над цилиндрами двигателя показывают под сотню. Механик успокаивает, говорит о погрешностях измерений. Верится с трудом. То и дело приходится вытирать проступающее через прокладки масло.

Теперь идем по Днепру. Херсон все ближе. Прокладки основательно текут. Боюсь не дотянем до порта… До чего же красив Днепр в этих местах!

Под утро подходим к терминалу. Рассвет в Приднепровье золотой. Швартуемся у береговых хранилищ – громадных серебристых цилиндров, заполненных мазутом. Впереди знаменитая херсонская лестница, в гранитные ступени которой бьется днепровская вода. На баке и юте швартовная команда с офицерами. На баке подали выброску, за нее тянут швартовный прижимной. Береговые выбирают конец и кладут на кнехт. Набитым носовым шпрингом подтягивается судно к причалу. С кормы также подают выброску, и кормовым шпрингом капитан начинает подбивать, подтягивать корму. Ставим прижимной кормовой, и еще продольные носовой и кормовые концы.

Я же, пока принимаем топочный мазут, меняю сгоревшие прокладки на новые, вырубленные из больших листов паранита…