Мокрые шапки липкого снега с утра начали примерзать к судну. Штормовое угрюмое небо низко висит над вздымающимся дышащим морем. Небо и море сегодня одного цвета, словно чья-то рука разорвала на две равные части прочную и вечную ткань двух стихий, и они, разделившись, со всей мощью и яростью набрасываются на всякого, кто встретится им на пути. Они будто соревнуются меж собой в упорстве раскачать от носа до кормы идущий по фарватеру нефтеналивной танкер с заполненными балластными цистернами. Тяжелые ледяные грязно-серые волны с острыми гребнями перекатываются широкими полосами через верхнюю палубу, местами заливая ее. Их верный помощник ветер бьет в самый нос судна. Потому моряки предпочитают вздыбленные до самого флагштока на мачте волны открытого океана, чем вот такие пляшущие, бегущие непрерывно друг за другом волны, больше напоминающие крупную зыбь, чем зимний шторм в проливе. Невысокие крымские волны самые коварные.

Наступило время штормов. Спокойный в летнюю навигацию Керченский пролив осенью-зимой превратился в дорогу в царство Аида, в царство теней…

В порту Тамань перекачали топливный мазут, промыли сырой нефтью порожние танки. И в полной уверенности, что все в порядке, стали возвращаться в Керчь. Скоро Новый год, и по производственным показателям мы вышли на первое место. Нам обещали хорошие квартальные премии.

За нами, почти в кильватер, следует еще один танкер-тысячник. Мы встали на рейде дожидаться места у причала. Тысячник, имея меньший дедвейт, прошел первым. Пропустили еще одного…

Наконец пришла наша очередь. Буксиры развернули судно, совершили маневр и прижали аккуратненько к самой стенке. Танкера, что раньше вошли, стояли рядом, такие же порожние. Но на одном из них, ниже ватерлинии, трещина от килевой качки. Это ничего, бывало, и груженые танкера не выдерживали волну залива – переламывались в шторм. Соседи надумали заняться ремонтом. Вспыхнул бело-голубой огонек, начались сварочные работы…

Мы с матросом на верхней палубе тоже решили подварить отошедшую вертикальную трубу дыхательного клапана.

Вдруг у соседей хлопок, а за ним из кормового танка пламя с черным дымом! И многотонная стальная палуба начала задираться, будто ее ножом консервным вскрыли. Большой лист палубы встал вертикально и с грохотом рухнул под углом через борт, с шипением остывая в воде. Несколько человек взрывной волной выбросило за борт. На нашем танкере от взрыва тоже в нескольких местах буграми поднялась палуба.

Сразу завыли сирены. Команды обоих судов раскатали рукава шлангов, забились струи, окатывая нагревшийся металл.

Когда пожар с помощью подъехавших машин с пенообразующей установкой ликвидировали, выяснилось: то ли искра, то ли капля раскаленного металла попала в зону выброса газа, и тут же произошло возгорание.

Как часто бывает, начальство дает устное добро на производство сварочных работ, закрывая глаза на то, что такие работы выполняют с письменного разрешения и с занесением в судовые документы за личной подписью допускающего лица: помощников капитана, старшего механика. И капитана, как лицо, полностью отвечающее за корабль и его экипаж, в обязательном порядке ставят в известность о ремонте с применением сварки.

Но на практике частенько надеются на авось. Частенько суда выходят с неукомплектованным экипажем – скорее нужно загрузиться. Имеет значение количество выполненных тонно-рейсов, а это зарплаты, премии… И уже в море моторист заменяет токаря, а токарь стоит на вахте…

Одним словом, каждый рейс – это время штормов.

На танкере

Полуторотысячный танкер ледокольного класса, с усиленной обводкой бортов, шел по Дунаю. Из порта Керчь в порт Измаил. Судно, нагруженное топочным мазутом для городских котельных, просело по самую ватерлинию. В нос ему дул жаркий летний ветер, и судно, обдуваемое этим южным потоком тяжелого струящегося эфира, буквально ползло на среднем ходу против течения.

Днем с правого и левого борта все казалось простым и понятным. По ночам же окружающий мир казался неясным и тревожным. В песчаных протоках, заросших камышом и тальником, что-то загадочно ухало, ржало, рычало, сопело и шуршало… С грохотом опрокидывались в быструю, гремящую на отмелях воду еще недавно спокойно и крепко стоящие по берегам высокие деревья. Казалось, танкер – единственный в этом мире. Он тихо пробирался по лунно-белой тропе, и лишь ходовые разноцветные огоньки, и тусклая подсветка приборов в рулевой рубке, и луч прожектора, острый как игла, время от времени пронизывающий непроглядный мрак, несколько оживляли и отбрасывали в стороны плотную мглу…

Кроме штатной команды на судне проходили практику будущие покорители морей и океанов – курсанты Керченской мореходки. Они, конечно, мечтали попасть на какой-нибудь белоснежный круизный лайнер с комфортабельными каютами, салонами и бассейнами, а тут простой нефтеналивной танкер-перевозчик, курсирующий в прибрежных зонах от порта до порта. И работа на нем будущим капитанам дальнего плавания казалась будничной и скучной.

Экипаж после завтрака разбредался кто по вахтам, кто просто отсыпаться в каютах без зеркал, мебели из красного дерева, кожаных кресел, телевизоров и других атрибутов дорогих комфортабельных туристических судов. Да и скорость танкера совсем не такая, чтобы соревноваться с другими.

– Наш танкер – не беговая лошадь, а рабочая, – любил повторять капитан Николай Матвеевич Луков.

Внешне Матвеич совсем не походил на морского волка: низенький, расплывшийся от времени во все стороны. Его коротенькие ножки несли на себе тяжелый вес хозяина. Красно-багровое лицо с маленькими, широко расставленными голубыми глазками-буравчиками, бугристым носом картошкой и грубо прорезанной щелью вместо рта, не имевшей верхней и нижней губы. Когда он ругался, провинившемуся хотелось поскорее удрать. Слова метко и едко вбивались им, словно гвозди. Размахивал при этом во все стороны руками с толстыми короткими растопыренными пальцами-сардельками. При этом весь его неморской облик не мешал грамотно выполнять командирские обязанности. В Черноморском судоходстве вряд ли можно было встретить другого такого капитана, хорошо знающего дело.

Все свое долгое капитанство проходил Матвеич на танкерах. Он досконально изучил фарватеры в округе и мог, что называется, спать за это спокойно. Одно не давало Матвеичу покоя. Выедала, сверлила душу, как старое корабельное дерево, одна тревога. Больше всего на свете Матвеич боялся начальника отдела кадров, который при редких встречах в коридорах судоходства многозначительно пожимал руку и заглядывал в глаза:

– Ну что будем делать, дорогой капитан? Все сроки вашей трудовой деятельности прошли. Пора и на покой. Пора уступить место на капитанском мостике другим – молодым. Вон какой у вас старший помощник! Образованный, грамотный! А вас мы с почетом на заслуженный отдых, – вежливо «угрожал» кадровик.

После таких встреч Матвеич подолгу не мог заснуть у себя в каюте. Без моря и танкера себя не представлял. Ну как будет жить на пенсии? Выползать, словно старая баржа, во двор пятиэтажки к таким же пенсионерам, бесконечно забивающим козла в домино за сколоченным наспех из старых досок столом? Пить по утрам теплое молоко, глотать жареную яичницу, приготовленную сестрой на кухоньке? «Нет, это не по мне! Будь, что будет! Но если снова начнут давить, пойду прямо к начальству. А то и до Москвы доберусь! Без моря не жизнь. На море родился, здесь и останусь до конца», – с такими ободряющими мыслями, поворочавшись с боку на бок, тревожно и беспокойно засыпал…

В Дверь постучались:

– Николай Матвеевич, время, – негромко, но настойчиво произнес старпом.

Матвеич посмотрел на каютные часы, закрепленные между иллюминаторами на переборке. Стрелки на часах под толстым стеклом показывали: 00:00 часов. Точно, пора! В этом рейсе не было третьего помощника, и вахту нес капитан.

На мостике как всегда тихо, лишь слабо гудят некоторые навигационные приборы, светясь экранами. Капитан оглядел через широкие окна рубки черные берега, медленно ползущие навстречу. Над самой ходовой рубкой повисла, словно приклеенная к темно-фиолетовому небосводу, луна, и казалось, что танкер с грузом медленно, но верно, поднимаясь к небу, приближается к ярко сияющему в серебряном нимбе спутнику Земли.

Летние ночи коротки. Не успеешь глазом моргнуть, как за линией горизонта начинает нежно розоветь. Матвеич полагал, что встретить рассвет – это как выкупаться ранней порой в родниковой воде. Заря на мостике, как утренняя молитва… Вот уж отбили утренние склянки, и новый рабочий день на нефтеналивном танкере. После завтрака боцман Жора Коджа, крымский грек, распределит штатных матросов и курсантов по рабочим местам. За целый день крымское солнце разогреет танкер так, что будут срабатывать клапаны, выбрасывая из наполненных танков пары разогретого газа.

Мимо капитана вихрем промчался долговязый, с выгоревшими и коротко подстриженными волосами курсант.

Матвеич приостановил бег моремана:

– Юноша, куда разбежались? Тормозить не собираетесь? А то так и за борт можно улететь.

– Я на полуют спешу, – отдышавшись, выпалил парень, – нас сейчас боцман собирает в кружок. Морские узлы будем учиться вязать.

– Добро, – сказал капитан, – это ремесло необходимо каждому, кто хочет стать настоящим моряком. Я не согласен с теми, кто считает, что уметь вязать морской узел – лишнее, устаревшее. На лине, канате или тросе, если требуется, необходимо быстро и правильно по ситуации завязать соответствующий узел. Это не коробку с тортом в магазине бечевкой перевязать. Здесь, друг, целая наука! Вот к примеру: рифовый узел применяется для закрепления чехлов спасательных шлюпок, палубных механизмов, компасов… Или вот прямой узел служит для связывания тросов одинаковой толщины. Наш боцман Жора отлично эту науку изучил. Практика у него большая, еще с военно-морского флота, когда мичманил на тральщике. Как фамилия, курсант? – спросил под конец Матвеич.

– Евгений Шустров, – громко и четко ответил курсант.

– Ну вот, Шустров, и беги шустро. Привыкай к экипажу и к судну. Ведь без этого мазута котельные города встанут. Весь Измаил мазутом отапливается, и мы должны его доставить в срок. Ну, все, беги, – и уже собрался сам идти отдыхать после вахты.

Но не тут-то было:

– Николай Матвеевич, – подошел старший помощник, – разрешите доложить! Барометр падает. Да и радио передало: погода меняется. Выше по течению ливень начался, очень сильный с порывами ветра до двадцати пяти метров в секунду. С нашим грузом в июльский ураган угодить… Танкеру, конечно, плевать – корпус выдержит, ледового же класса. А вот нанесет Дунай песка да камней под днище, и сядем брюхом. Поди вытащи нас потом. К берегу ни одна техника не подберется, заросли кругом. И с одним винтом и дизелем-четырехтактником с реверс-редуктором, боюсь, не справимся. Если только в раскачку. Но с грузом довольно сомнительно.

– Будет худо совсем, машину на «стоп», носовые и кормовые якоря отдадим и переждем, – решил капитан, – Алексей Гаврилович, передайте боцману, пусть осмотрит тщательнейшим образом палубу. Все лишнее убрать. А после – доложить мне. Практикантов вниз по каютам. И чтобы носа не высовывали, пока ливень не пройдет. Знаю я их: будут прыгать по палубе во время непогоды и лихость свою показывать. А как смоет кого, что тогда? Этого практиканта Шустрова… за ним приглядеть надо, уж больно быстр да резв.

– Есть, товарищ капитан! Все будет выполнено, – понял старпом.

Настоящий ураган налетел к вечеру, и принес с собой черные рыхлые, наполненные дождевой водой тучи. Непроницаемая стена ливня обрушилась на судно, сидящее глубоко в воде. Ночь выдалась тревожной. Дождь шел, не переставая. Вокруг все скрежетало. Казалось, что гигантским молотом бьют по верхней палубе, чтобы обрушить потоки воды на укрывшийся в каютах экипаж. Носовые и кормовые якоря удерживали танкер на месте. Якорные цепи, отданные брашпилями через клюзы, натянулись как струны. Экипаж вместе с курсантами постоянно обходили судно, проверяя наличие течи.

И только к утру понемногу стихло. Убрались восвояси низкие тучи. Вода в реке немного успокоилась. Эхолот показал мели и близкое дно, фарватер, углубленный земснарядом, оказался занесенным песком и камнями… Пришлось для расчистки фарватера и углубления дна снова вызывать землеройную технику.

Уже после осмотра водолазами днища танкера в порту выяснилось, что основательно погнули лаг.

За мазутом

Танкер для перевозки нефтепродуктов с дедвейтом в двадцать пять тысяч тонн, под завязку груженый топочным мазутом, отошел от причала. У Сергея Шелеста, механика по перекачке нефтепродуктов, после отшвартовки еще наверху дела: осмотреть и очистить фланцы трубопроводов после приема мазута, произвести осмотр насосов, да и чистоту вокруг механизмов навести... Большими концами убрал разлитый кое-где мазут, засунул все это в водонепроницаемые мешки-чувалы.

Судно тем временем медленно продвигалось к Днепровскому каналу.

– Вот выйдем на простор, совершим поворот лево руля и вперед по проложенному курсу, – сказал старший помощник, ни к кому не обращаясь, как бы для себя.

В ходовой рубке были только рулевой вахтенный матрос и штурман.

Вдруг глубоко внизу заскрежетало, словно стальным ломом провели по днищу. Танкер стало сносить.

– Стоп машина! – сразу прозвучала команда старпома, – оба носовых якоря отдать.

Мановские надежные германские дизеля покорно замерли. Капитан Юрий Викторович Рощин, отдыхавший после ночной вахты у себя в каюте, влетел врубку в трениках и тапках:

– Что за черт!

– Снова песку Днепр нанес, мелковато углубили дно…

Вызвали водолазов. С бота спустились под днище, осмотрели. Заключение такое: слегка погнута лопасть одного из винтов, процарапало будто рашпилем днище. Течи не наблюдается.

– Судно полнехонько, только отвалили от стенки в Херсоне. Летит весь график доставки для котельных Ялты. Как быть? Снова назад, сливать мазут и в док на ремонт? – оценивали ситуацию капитан со старпомом.

В итоге капитан (он на судне выше Бога) решил график доставки не ломать. А своим ходом, на среднем, а где и на малом ходу дойти до Ялты. Прогноз погоды метеорологи дали хороший. На море почти штиль, балла два будет, волна гуляет.

Танкер просел до самой ватерлинии, и казалось, если задует ветер-бродяга, то поднимет волну, и вода станет перекатываться через бурую, окрашенную железным суриком палубу. И тогда держись! Проси спасения у самого Нептуна…

Небо без облаков, чистое и прокаленное нестерпимым крымским солнцем. Судно подогрелось так, что можно запросто на раскалённой палубе жарить яичницу, без огня и сковороды.

– Эх, искупаться бы сейчас! – мечтательно вздохнул боцман Тимофей Кулагин, волжанин в прошлом, сменивший речную тельняшку на морскую с чёрными полосками, – Вот у нас летом под Саратовом вроде тоже не холодно. И капитан, бывает, бросит якорь, сухогруз встанет в сторонке, чтоб другим не мешать, и с палубы, а то и с носа, с кормы и в реку… А вода, как парное молоко, блаженство да и только. А что, давайте, ребята, попросим Викторовича тормознуть? Вон Ялта уже на горизонте! Кстати, Ялта или Ялос, значит, берег! Так возвещал в древности на корабле вперед смотрящий после долгого плавания из Константинополя. Черное море называлось в далекие времена «Понт Аксинский». Второй год здесь в Крыму, а к такой жаре еще не привык.

Встали на рейде Ялты дожидаться своей очереди. Капитан всё же разрешил команде окунуться. Боцман, долго предвкушавший ожидаемое удовольствие, прыгнул первым. И сердце сжало, словно клещами. Под нагретым слоем воды проходило холодное течение. Из парилки да в холодную воду. Спазм сосудов сердца.

– Не выплыть, – мелькнуло у Кулагина в голове, – всё конец, амба!.. – и потерял сознание.

Очнулся на палубе. Сергей Шелест делал ему искусственное дыхание.

– Не привык еще, видно, боцман к нашему морю. Здесь морской водичкой не напьешься, рот не раскрывай, – шутили над Кулагиным после…

И если бы не Сергей Шелест, оказавшийся тогда рядом в воде.