Хмурилось.

Хотя правильнее будет сказать, что тучи только и ещё собирались. И не сегодня и даже не вчера. Давно. И не там на горизонте, а тут, над головой. Так всегда бывает, когда наступает осень и свинцовое, капризное небо Балтики начинает захватывать небосвод, вытесняя белые высокие летние паруса облаков. По утру, чтобы заявить о себе во всю силу, ударит из опустившейся тучи дождь в окно, пытаясь разбудить, напугать, растворить, прогнать, выгнать. Растечётся слезами в бессильной злобе по стеклу, отскочит и набросится на липы-клёны-каштаны красующимися своими пестрыми осенними нарядами вдоль дорог, срывая яркие листы. Закручивая их в водовороте уличных сквозняков, размазывая по дорожной грязи. А в опустевших, потемневших ветвях находят приют темные космы туч. Застывая в ожидании скорых холодов.

Когда холодно приходит рыба. На Балтике не работают народные приметы о завтрашней погоде. Здесь всё и вся подчиненно ветру. Именно ветер и никто иной властвует в этих краях. Когда ветер приносит холод в море начинается рыбалка. Промысел.

Квоты на вылов трески-кильки-судака и другой рыбы определены. С каждым годом у нас, в России, они, почему-то, становились меньше и меньше. Раньше разрешение на вылов рыбы исчислялось огромными цифрами. Объёмы были настолько велики, что сил и возможностей выловить просто не хватало. Время, когда ловили сколько поймаешь, прошло. И сейчас это вспоминается, как что-то запредельное, сказочное, выдуманное. Но старые рыбаки, избороздившие Балтику вдоль и поперёк: от Советского Союза до России; от шестнадцати лет до шестидесяти, а то и больше; от богатства до выживания; от величия до сегодня, помнили это время, и рассказывали, и пересказывали молодым и юным. Как сказки: про рыбалку; про заработки; про флот…

Про флот…

Не этот, ржавый и частный, а достойный, сверкающий и блистательный, гордый – государственный. Флот, который создала и построила Великая страна после войны, когда голодали люди, когда нужна была еда. Когда четверг становился рыбным днём, а детям в детских садах давали рыбий жир. И надо было и накормили! Эшелоны рыбы в страну шли днём и ночью. А балтийская килечка, ох как сладка, не в пример каспийской. И пахали мужики не за деньги, а за Родину. Работали как проклятые и получали – так заработали же! Своим горбом и мозолями. В кровь. Какие там квоты? Людям есть надо было, вот они и ловили, и ловили! Это была их война! С голодом. Это был их фронт после войны. И то, что страна вырвалась из руин в космос это была, и их Победа!

А сейчас, где та нужность, величие?! Кому нужны их победы? Квоты урезают. Добыча падает. Новых судов нет, а эти не молодеют. Ремонта требуют. А ремонт он денежку любит. А где та денежка, когда рыбы нет…

Вот и крутятся ребята, как могут. Квоты, если по честному хватает на месяц работы. Если не меньше. Ну и заработок, соответственно. Тут густо, а потом ветер в карманах. Потому и в промысловый журнал пишется не десять тонн, а одна тонна рыбы. Чтобы растянуть, чтобы не месяц, а сезон. Проверяющие, после проверки, уносят пару-другую хвостов балтийского лосося, очень большого любителя балтийской кильки, и постоянно попадающего в прилов. Оно конечно, по правилам, он запрещен к вылову и потому должен быть спасён и отпущен обратно «в среду обетования». Но лосось зверь он редкий и вкусный, а на бутербродики, да засолённый особым, балтийским посолом, очень просится рот порадовать, а потому очень нужный всем и везде. Лучше любой самой твёрдой валюты. Да порой и поломает его, помнёт сетями – куда ж его отпускать?! Всё это и есть приработок команды. Кусок, с которого команда ест, пьёт, одевается, топливо и запчасти покупает. Никто же никогда не задумывается и не спрашивает: откуда во время путины вырастают на каждом перекрестке лотки со свежей дешёвой рыбой? Нет? Так это и есть этот недорисованный нолик в промысловом журнале. Чистый доход от скупщиков «излишков» рыбы выставляющих ящики с рыбой на улицах города. А где ж их выставлять? Где ж продавать? Магазины рыбные истреблены как класс. Когда ж это было чтобы в портовом городе не было рыбного магазина? А его нет! Был «Океан», в центре города и нет его – одни бутики новомодные. А в пивнушках, именуемых сейчас пабами, да ещё разными нерусскими словами, рыба уже давно дороже мяса. А на улице, в рыбных ящиках – в разы дешевле магазинной. А потому и доступна для людей. Простых и не совсем. А где лучше и приятнее взять салаки? В вонючем, сбивающем дыхание, прогорклом рыбном и пивном чаде непонятной свежести или ещё бьющей хвостом, с ароматом ночного моря, жирной и вкусной?

В городе Светлом, у причалов, постоянно качаются суда разного назначения и величины. В сезон холодов, промысла, здесь больше всего обыкновенных мартышек. Рыбацкое, повседневное название маломерных рыбопромысловых траулеров проекта «Балтика». Здесь же и большинство причалов, принимающих рыбу. И предприятий.

На палубе одного из них – седо-бородатый, высокий, широкоплечий капитан, с черной трубкой в зубах. Не хватает чёрной повязки на одном глазу. Настоящий капитан.

Увидел, спустился, протянул руку для рукопожатия:

– Капитан МРТК. Серб. Зовут меня Иштваном. Но можно и Садам. А можно и Хусейн. Ребята так зовут.

Слово за слово. За жизнь, за политику, за рыбалку, за Сербию, за Россию, за отношения, а потом неожиданно, и в лоб:

– А не хочешь попробовать руками рыбацкого рубля? Посмотреть на нашу жизнь солёную?

И пошел…

Вот где они, эти, тучи! Низко, что рукой можно ухватить за край. А ветер западный постарался. Ласкал, примерялся, а потом протянул на горизонте нитку черную облаками, зашумел волнами холодными, засвистел ветками, качающими берег.

 «Мартышка» тесна и неуютна. Команда не велика. Когда начинается рыбалка, то все на палубе. Всё основное происходит там.

– Будем ловить близнецом! – пропыхтел в свою пиратскую трубку серб, дергая какие-то рычаги.

Балтийский канал провожал к солнцу, ярким прищуром, ослепляющим из волн облаков, красящим в оранжевый цвет берег со всем его цветастым осенним убором. Чайки лениво, не торопясь, проводили до огней молов, северного и южного – ворот в Балтийск. За воротами, на просторе, качка. Волны и ветер дождались. Словно дети новую игрушку. Кидали и перекидывали друг другу. Смеясь и взрываясь шипящими брызгами. А солнце не ждало. Прощальным лучом отразившись от облаков просто ушло в воду. День ещё удерживался и цеплялся далекими прощальными лучами торопясь открыть чье-то новое утро. Так бывает: где-то закат, а где-то восход.

Тучи сбились в толстый темный лохматый ковер. Постепенно и неуклонно сближаясь с темнотой черно-зелёной воды выдавливая последние остатки дневного света. Ветер не утих, а наоборот всё сильнее и уверенней раскачивал МРТК на волнах. Балтийский маяк угадывался маленькой тускнеющей лампочкой карманного фонарика в большом и темном подвале. Сердце сжалось от величины стихии и полной беспомощности перед ней.

Это стоя у причала, траулер, кажется огромным лайнером. Надежным и уверенным. Здесь же, швыряемый и избиваемый волнами и ветром, зажатый между тучами и морем – маленьким скрипящим и расползающимся бумажным корабликом в весеннем ручье.

Садам что-то сказал в микрофон рации, что именно не разобрать. Но видимо это и был сигнал на начало совместной работы, потому что огни второго судна начали приближаться. Когда тёмное пятно второго судна сравнялась с нами – капитаны зажгли прожектора и на палубы выскользнули матросы. Почти без слов, быстро-сноровисто-деловито, повинуясь коротким, как выстрел, командам капитана, как оркестр повинуется палочке дирижера, команда колдовала на палубе со снастями...

– Сейчас ляжем в дрейф – нужно опустить трал, – пояснил капитан. Он что-то сказал в переговорное устройство и почти сразу, изменилась тональность окружающих звуков. Затих двигатель. И судно словно зависло в этой круговерти безмолвия беспощадной стихии. Словно в невесомости. Будто неведомая сила подвесила его в сплетении туч, брызг, солёной воды. Да уж и волны не заставили себя ждать. Они с какой-то непонятной яростью стали бить в правый борт. Да так, что казалось – палуба уходит из-под ног. Они били и били словно пытаясь перевернуть это вмиг ставшее маленькой лодочкой судёнышко.

– Это мы на холостом ходу держим двигатель, а бьёт, потому что бортом к волне стали. Ребята сейчас трал выбросят и тогда пойдём, – прокомментировал Садам.

Как они держались в этих каскадах волн, ветра и качки – неизвестно. Но в прожектора было видно, что они делали. Они пытались перекинуть конец каната с одного борта на другой. В волнах суда поднимались и опускались. И расстояние между ними уже было совсем небольшим и казалось можно переступить с палубы на палубу, но один борт взмывал вверх, а второй подныривал под волну. Когда всё получилось, двигатель ожил, и капитан направил судно в сторону от опасного соседа. Когда рыбаки закончили работу и укрылись внутри судна, капитан выдохнул воздух:

– Ну, пошли работать! Тут теперь главное идти ровно. Чтобы курсы были одинаковыми и скорость. Чтобы не завалить трал.

Судно каталось на волнах. Его поднимало на гребне и с огромной силой кидало в огромную водяную яму. Затем непонятно как выкидывало наверх из этого водяного мешка. А двигатель то старчески и гневно гудел, то вдруг начинал гудеть тонко, растревоженным шмелём.

А я хватался за всё что подвернётся под руку: за стенку рубки, приборы, какие-то ручки. Но скольжение с вершины волны в пропасть играючи отрывало и распластывало на полу. Суденышко летало и летело куда-то вниз, скрипя и стеная в унисон этому гудящему безмолвием ужасу. Летело в этом тоннеле из воды и туч, без верха и низа. И когда казалось, что именно сейчас скорлупка-кораблик превратится в лепешку, он непонятно почему и как, опять начинал набирать высоту. Вверх! Так же стремительно и бесповоротно. Вверх. И так…

А рядом. Привязанный на канате нырял и взлетал второй МРТК. Канат то провисал, то натягивался струной. Море кидало и швыряло. А близнецы тарахтели и тарахтели дельфинами выпрыгивая и погружаясь. Связанные и повязанные. Флагман и близнец. Два экипажа – как один. Они работали. Им не до лирики.

Ночь пролетела. Быстро. Догнать солнце не получилось. Суда, уже различаемые, сблизились. По палубе опять побежали люди, и на палубу, слушаясь и повинуясь слаженным действиям экипажа МРТК, начал заползать трал, набитый рыбой. Огромной серебристой рекой она потекла из сетки в трюм. Когда на палубе не осталось никого, судно уже держало нос в сторону Балтийска, на разгорающееся солнце.

В пролив зашли с рвущим душу звуком сирены.

Капитан снял фуражку.

– Здесь, на этом месте, у Северного мола, после войны погиб морской охотник МО – 545. Погибли все. Молодые совсем… Судьба распорядилась так, что ребята прошли войну, а некоторые и всю, многие награждены за оборону Ленинграда и другие подвиги, а погибли здесь, на мине, в Пиллау, через три месяца после Победы. После войны тут всё было заминировано. И на суше, и на море. Вот и они и занимались поиском этих самых мин. А одна и нашла их. Ценой своей жизни и обезвредили. Самое непонятное то, что он, охотник, считавшийся живучим и непотопляемым утонул в минуты две.

Помолчали. Серб одел фуражку.

– А что Вы так знаете про охотника? Я так и не слышал о нём ничего.

– Откуда знаю?! Да живу я здесь. И традиции этой страны – мои традиции. Подвиг страны, освободившей землю от фашизма забывать нельзя! А здесь не первый день. Читаю. Изучаю. Запоминаю. Тем более море. Оно у нас одно на всех. И на всю жизнь.

– Вот прямо так и изучаете? – А как в анекдоте: назовите всех поименно!

– Поимённо? – Лицо капитана потемнело от гнева. Сжал зубы. Снял фуражку. Замер, словно в почетном карауле. Чеканя голосом-металлом:

– Шевченко Виталий Леонтьевич – командир.

– Васильев Юрий – рулевой.

– Колешманов Иван – боцман.

– Косецкий Георгий – гидроакустик.

– Бычковский Егор – моторист.

– Смирнов Сергей – моторист.

– Архипов Михаил.

– Глушаев Павел Ермолаевич.

– Давыденков Егор.

– Кочкин Александр.

– Михалев Николай.

– Овчинников Станислав.

– Мухин Алексей.

– Репной Валентин.

– Ионов Иван.

– Зыков Николай.

– Тройников Петя.

От удивления замер:

– Как?!

– Хочешь спросить, откуда такая точность?! А ты спроси и впредь не смей насмехаться, над такими вещами… Это не точность. Это отправная точка забытой победы. Ты не смотри что у меня борода, да и национальность не ваша. У моряков нет национальности. Они одна большая семья. В семье не забывают. В семье помнят. И пока помнят они с нами. Вот смотри. Экипаж охотника – девятнадцать человек. Самому старшему – Павлу Ермолаевичу – чуть больше сорока. Младшему – Пете Тройникову около пятнадцати. Да им-то всем в среднем по двадцать лет. Очень много вопросов оставила нам война. И очень много неясного. То, что охотника не достали тогда и он до сих пор лежит на дне вместе с ребятами, это факт. А вот на мемориальной плите в Балтийске имена только семнадцати человек. Почему – то отсутствуют фамилии Мухина и Архипова.

– Ну этого же не может быть!

– Может. Ещё как может. В некоторых источниках и написано, что двое спаслись, а один умер в госпитале от ран. Вот по мальчишке, Петру, некоторые утверждают, что он погиб двадцать шестого апреля сорок пятого и по Репнову Валентину Тимофеевичу, что он погиб двадцать четвертого июля. Но это не так. Все вместе и погибли. Но…

– Что ещё?!

– Сплошные загадки! Вот Глушаева, Павла Ермолаевича, кто-то и почему-то окрестил Николаевичем и объявил пропавшим без вести. Он в одних документах проходит как Николаевич, а по другим как Ермолаевич. Вот написание фамилии – Давыденков, а есть и Давиденков.

– Ну как так!?

– Да это не так сложно было установить. Поискать пришлось Репного.

– А что его искать?!

– Пришлось-пришлось. На плите мемориала погибшим и на памятнике в войсковой части охраны водного района указан «Репной И.Т.». И в некоторых источниках можно найти его данные: «Репной Иван Тимофеевич» 1915 года рождения, уроженец Макеевки, Донбасса или Сталинской области». Вот только он пропал без вести в ноябре сорок первого, в районе Севастополя. А в ноябре 1945 года его исключают из списков, пропавших без вести, как погибшего в июле сорок пятого на охотнике, в Пиллау.

– А что здесь загадочного?!

– А то, что командир МО-545 Шевченко, семнадцатого мая сорок пятого года, за полтора месяца перед гибелью, представляет его к награждению орденом Отечественной войны второй степени, как Репного Валентина Тимофеевича! Старшину мотористов катера МО-545! Понимаешь, командир-то как никто должен и обязан знать свой экипаж и перепутать Валентина с Иваном физически не мог. И ведь именно Валентин награждён орденом Красной звезды в сорок третьем и медалями за оборону Севастополя и Ленинграда.

– Какая-то путаница.

– Да. Вот и хочу найти всю информацию по ребятам и отдать тому, кто сможет восстановить их героическое прошлое. Неужели не интересно узнать, что это были за люди? С чем они пришли освобождать эту землю? Вот памятник в части поставили ребятам – низкий поклон тому, кто это придумал и воплотил в жизнь. Сберегли похожий катер, не отдали в металлолом. Но посмотрите на мемориале!

– А что там? Всё нормально. Красиво!

– Нормально!? Красиво?! Это вы называете нормально?! – капитан в гневе даже оторвался от управления судном, – Да на плитах всё сливается, а в дождь вообще ничего не видно! Как можно жалеть деньги на такое!? Да фамилии наших бойцов нужно делать-написать так, чтобы было видно за километр! Чтобы мимо не пройти! Чтобы остановиться и читать, склонив голову! Да впечатление такое, что просто галочку в отчете поставили. А делать надо на века, для детей и внуков, а не для этих сиюминутных галочек и отчётов! Вот вы, подойдете, что там увидите?!

– Ну фамилии, звания…

– Вот! Фамилии и звания! А что за ними?! Вот возьмем экипаж пятьсот сорок пятого. Найдёте его?!

– Ну конечно найду.

– Найдёте. Со списком в руке… А если ты приехал в город на день-два и ничего толком не знаешь? Что ты увидишь на этой плите?! Да ничего! Проблема именно в том, что мы вольно или невольно обезличиваем нашу память. Мы разделяем подвиг и героев. А потом делим героев на матросов и старшин. На генералов и полковников. И что в итоге мы имеем? Мы отмечаем праздники, знаменательные даты наших побед, а тех, кто их принёс и добился – делим и разделяем! Косу Балтийскую штурмовали. Ещё неизвестно, что тяжелей нам досталось – рейхстаг в Берлине или коса у Пиллау. Вот скажи, сколько погибло при штурме косы Фриш-Нерунг?

– Не знаю…

– И тем более ты не сможешь, на мемориале, показать кто именно погиб при её штурме…

– Не смогу…

– Вот о чём и говорю. Плиты и надписи должны располагаться не по рангам и алфавиту, а в первую очередь по совершённому подвигу. Вот Дадаев, Некрасов, Поляков – они герои Советского Союза?!

– Конечно! И улицы названы их именами и мемориальные доски висят…

– Вот о них, что-то кто-то знает, а ведь они свой подвиг совершили не одни. И правильнее было бы, чтобы стояла отдельная плита с указанием подвига и указанием всех имен. Вот тут уже по алфавиту, а не по званиям и наградам. Нужно соединять сердца и мозги и тогда у нас всё будет в порядке…

Поговорили…

Проходим морской канал, отдавая дань навсегда ушедшим по нему в вечность героям. По-новому взглянув на эту дорогу, подаренную людям Богом, к морю.

Огромное море. Уходят корабли. Уходят суда. И с берега море, солнце, ветер и песок слагают романтические баллады о моряках ушедших за горизонт…

Время и море безбрежно. Кто из них флагман? Кто близнец? Непонятно. Как определиться? Как узнать? Кто они для нас? Ясно одно – наши флагманы – это герои нашей страны, защитившие, выстоявшие, освободившие. А мы их близнецы. Члены одного, большого экипажа. И идти нам с ними одним курсом и одной скоростью. Чтобы не перекосило трал…