Александр накинул плащ, взял фонарь и направился к башне. Два поворота ключа, и тяжёлая дверь открыта. Свет фонаря выхватил из темноты знакомые до каждой щербинки ступени винтовой лестницы. Александр начал подниматься, почти не обращая внимания на ноющую боль в суставах. Первая площадка – тридцать ступеней, впереди – еще сто тридцать четыре. На стене он увидел полустёртое сердце, и улыбнулся, вспомнив, как почти сорок лет назад отчитывал четырнадцатилетнего сына, осквернившего маяк символом своей первой любви.

Неожиданно защемило сердце, живое старое восьмидесятилетнее сердце. Александр-младший не показывался на острове почти полгода. Дочь, Мария, приезжала раз в месяц. Радовала отца подарками, рассказами о внуках, и раздражала бесконечными и бессмысленными уговорами. Дети не понимали, что переезд на большую землю для него равен концу жизни.

Впрочем, его не понимали не только взрослые дети. Все люди, еще помнившие о его существовании, считали Александра выжившим из ума стариком. Только жена, Анна, понимала мужа, но Анны нет уже три года. Три года он живёт совершенно один на острове, где нет ничего, кроме башни маяка, домика смотрителя, камней и жалкой растительности. До ближайшего посёлка – час на моторной лодке. До ближайшего города – два часа.

Все думали, что он сходит с ума от одиночества, но Александр вовсе не считал себя одиноким. Он был последним из династии служителей маяка, и пока рядом маяк, жизнь наполнена смыслом. Анна понимала его, хотя понимание это пришло не сразу, в него переплавилась, наверное, их любовь и страсть.

Мария тоже пыталась понять, да так и не смогла. Она все твердила, что маяк никому не нужен, что маяк закрыт, и он уже десять лет не смотритель, он – пенсионер. Александр кивал головой – да-да, пенсионер, да-да, не смотритель. Соглашаться с дочкой было легко – он никогда и не считал себя смотрителем. Глупое слово, сразу начинаешь думать о тюрьме. Разве он – тюремщик маяка? Он – служитель, вот это – правильное слово. Служителем был его отец, были служителями его дед и прадед, и прапрадед. Служителя нельзя уволить или отправить на пенсию.

Александр знал, что маяк стал ненужным, что теперь корабли определяют свой путь по сигналам из космоса. В каких-то отчётах его маяк числился недействующим, но Александр знает, что пока он жив, маяк работает, маяк – жив. Каждый вечер его ноги пересчитывают сто шестьдесят четыре ступеньки вверх, а потом он делает свою привычную работу, чтобы луч света разрезал ночь на куски, чтобы кто-то мог спастись и найти берег.

Каждый вечер, но не сегодня. Сердце защемило, потом отпустило. Боль не могла напугать Александра, не могла остановить. Но почему-то, возможно, впервые в жизни, навалилась тоска. Не горе, какое он испытывал, когда умерла Анна, когда ушли родители. Горе – острая боль, почти нестерпимая. А тоска – боль глухая, вроде и несильная, но непереносимо протяжная. И постепенно возник голос, голос, от которого не сбежать, не спрятаться, не избавиться, заткнув уши, потому что был он внутри. «Зачем? – твердил голос, – зачем ты врёшь себе? Никому не нужен свет маяка, никто не смотрит на него, и никого он не спасет. Он нужен только тебе! Он обманывает тебя, заставляет верить, что твоя жизнь имеет смысл, что ты – служитель, а не просто глупый старик, цепляющийся за обломки прошлого!»

Александр еще раз посмотрел на нацарапанное на стене сердце и стал спускаться. Тридцать ступеней, дверь. Зачем, от кого запирать её на ключ? От чаек? От призраков?

* * *

Виктор выключил компьютер и с наслаждением потянулся. Славная работа! Еще день – и рукопись закончена. Еще три дня – и начнутся каникулы, Нина привезёт детей, маленький дом на окраине курортного города вздрогнет от звонких голосов, Виктор будет ворчать и с притворной ностальгией вспоминать тихие дни одиночества. А пока – он один, за окном шумит море, и там, вдали, где бухта выходит в открытое море, светит маяк.

Виктор вышел из дома. Он еще ничего не понял, лишь ощутил странное чувство утраты. И тут же догадался – маяк не горит. Шесть лет Виктор четыре месяца в году проводил в этом доме на побережье, шесть лет каждый вечер он видел там, вдали, свет маяка. Но сегодня маяк молчал.

Виктор знал, что башня маяка стоит на острове. Однажды, катаясь с детьми на лодке, они подплыли так близко к острову, что смогли увидеть даже старого смотрителя, сидевшего возле своего домика. Официант в летнем кафе, где Виктор любил бывать, рассказывал, что полусумасшедший старик живет на острове один, отказывается переезжать к взрослым детям. Это он включает никому уже не нужный маяк.

И вот – не включил. Может, все-таки поддался на уговоры и уехал с острова? А, может, заболел? Или… умер?

Виктор вернулся в дом. Хорошее настроение улетучилось. Как ни старался он отогнать мысли о старом смотрителе, они возвращались, словно назойливые мухи к остаткам праздничного стола. Видение умирающего одинокого старика было слишком ярким, чтобы его игнорировать. Конечно, можно было бы позвонить в полицию, но станут ли его там слушать?

Виктор надел куртку, взял ключи и спустился к моторке. Два часа до острова, два часа – обратно. Похоже, даже в самом благоприятном случае домой он вернется к рассвету. Погрузив в лодку аптечку, фонари, воду и продукты, он отправился в путь.

Армейская закалка, конечно, помогала, но ориентироваться было непросто. Огни города остались позади, слева чуть виден вдали скудный свет рыбачьего посёлка. Моторка не прошла еще и половину пути, когда Виктору послышался крик. Показалось? На всякий случай он заглушил мотор. И тут же услышал жалкий призыв: «Помогите!»

Через десять минут он осторожно подвел моторку к тому месту, где за киль перевернувшейся лодки держались из последних сил двое подростков. Кричал мальчишка, а девочка, казалось, вот-вот потеряет сознание.

Банальная история: парень хотел покрасоваться перед подругой, взял без спроса парусную лодку отца. Прогулка началась засветло, но во время какого-то рискованного манёвра лодка перевернулась, оба оказались в воде. Мобильники, понятное дело, утонули, так что надеяться можно было только на помощь проплывающих мимо лодок или яхт. Вот только, боясь попасться на глаза знакомым отца, мальчишка выбрал для прогулки под парусом самое глухое местечко бухты…

Через два часа спасательная операция была завершена. Сдав незадачливых яхтсменов на руки врачей и родителей, Виктор вернулся к причалу, где оставил моторку. Море слегка волновалось. Виктор спрыгнул в лодку, включил мотор, и вдруг понял, что там, вдали, тьму ночи разрезает на куски острый белый свет маяка. Засмеявшись, он выключил мотор. Ночную тишину нарушал лишь шёпот волн. Счастливый усталый человек смотрел туда, где служитель, обзывая себя старым неисправимым идиотом, пересчитывал, спускаясь, ступеньки винтовой лестницы.