Фарватером викингов на барке «Седов»

Барк «Седов». Почти столетний парусник-легенда. Я случайно узнала, что на нём можно пойти в «круиз». Была альтернатива – «Крузенштерн», но насторожило наличие на нём кают-люкс. Что-то ненастоящее. Я не стремилась к крайностям вроде использования бушпритной сетки в качестве гальюна, но подобия парома Silja Line категорически хотелось избежать.

«Седов» – учебный парусник. У него обычно длинные рейсы из Балтики в Черное море и обратно. В 2013-м была даже кругосветка. На нем проходят практику курсанты мореходок, а посторонние люди могут просто купить место на любом переходе. Я выбрала начало марта, переход Петербург – Варнемюнде. Холод меня не смущал. Таких ненормальных кроме меня оказался всего один: бывший борец, ныне пенсионер Валерий.

Мне одной достался восьмиместный кубрик. Я повалялась на всех койках, выбирая самую уютную, но там, где я обосновалась, за переборкой храпел Валерий, заглушая гул двигателя и рёв вентиляции, и мне пришлось перебраться на более тихое местечко. Впрочем, тишины на борту не было. Объявлялись авралы, приборки, вызовы на мостик, и все это голосило круглые сутки по громкой связи.

В первую же ночь мы вломились в ледовое поле. Пол моего кубрика находился на уровне ватерлинии, и грохот льдин о стальную обшивку заставил задуматься о судьбах викинговских дракаров, которые ходили когда-то этим путём. Но барк шёл на приличной скорости, не маневрируя, невозмутимо распихивая льдины сверкающим в прожекторах корпусом, так что я прониклась восхищением и выкинула из головы беспокойство.

Утро было холодным и солнечным, мы шли в открытом море. Был объявлен парусный аврал. Мы с Валерием поднялись на капитанский мостик. Второй помощник Григорий Романов организовал нам учения по технике безопасности, и мы хорошо повеселились, наряжаясь в ярко-красный сухой гидрокостюм. Я свободно влезала двумя ногами в одну штанину, при некотором старании мне удалось исполнить брачный танец пингвина-мутанта.

В качестве второй части мерлезонского балета, Григорий, окинув нас с Валерием жалостливым взглядом, предложил на выбор подъем на мачту или экскурсию по кораблю. Ха! Конечно мачта!!

Через десять минут мы с опытным курсантом Пашей Бачиным проветривались на марсовой площадке первого грота. Залезать было страшно. Страховки нет, качает. Перед марсовой площадкой ванты становятся вертикальными и узкими. На площадке оказалось вполне комфортно: можно было пристегнуть страховочный пояс, а прочные сетки внушали уверенность в безопасности. Валерий лез следом, явно недовольный тем, что вообще связался с этим делом.

На «Седове» четыре мачты. На корме находится бизань, на ней только косые паруса, манипуляции с ними проводятся с палубы. Фок, грот-1 и грот-2 несут и косые, и прямые паруса, работа с которыми требует присутствия людей на реях. Там свои боцмана, матросы и команды курсантов человек по 30. Команды конкурируют по мастерству, каждый курсант уверен, что именно его мачта самая главная на корабле, а его боцман – самый толковый мужик на всём межгалактическом пространстве.

Чтобы поднять паруса, много народу не нужно – по два человека проходят по рее и развязывают сезнёвки. А вот уборка парусов – тяжелый труд, этим занимается целая толпа, и нередко в плохую погоду. На мачтах по две площадки: нижняя – марс, находится примерно в 20 метрах над водой, верхняя – салинг, над водой уже метрах в 40-45. Самый захватывающий участок находится перед салингом: нужно сделать шаг вбок от вантов по железной палке, висящей над палубой на высоте 18-этажного дома.

Паруса закреплены на реях. В зависимости от курса по отношению к ветру реи постоянно требуется разворачивать – брасопить, этот процесс осуществляется с палубы ручными лебедками. На «Крузенштерне» и на других парусниках, насколько я знаю, лебёдки электрические.

Так вот, пока мы с Пашей цеплялись за верёвки вокруг марса первого грота, запечатлевая друг друга на фото для истории, на второй грот тоже полезли курсанты. Я заорала им, чтобы они изобразили мне на камеру танец. Ребята поняли и живописно помахали руками по типу лезгинки, но Григория на капитанском мостике чуть инфаркт не хватил – услышав мои вопли, он решил, что я свалилась на палубу.

Я – опытный матрос: второй раз на мачте

На второй день я снова пришла на мостик с просьбой пустить меня на мачту. Видимо, мои вчерашние подвиги хорошо повеселили экипаж, потому что вахтенный офицер повернулся к харизматичному пожилому мужчине с бородкой: «Ну что, Николай, возьмете? Я отключу радар!»

Николай Митрофаныч оказался боцманом фока – той мачты, на которой находятся радары. Когда они работают, подниматься на мачту нельзя, и курсанты не могут тренироваться. Об этом и был сыр-бор в момент моего прихода.

Митрофаныч, прихватив меня в качестве аргумента, вернулся к своим курсантам и дал команду надевать страховочные пояса. Меня запустили вперёд как самую опытную (хаха), я засела на марсовой площадке с фотоаппаратом, а курсанты после нескольких пробежек вверх-вниз полезли на рею – напоминаю, это горизонтальная перекладина, основа для прямых парусов. Я впала в смятение: как туда вообще залезать! По каким-то чахлым верёвкам, покинув свою обжитую марсовую площадку и толстые надёжные ванты! Но довольные курсанты сидели на рее, как коты на заборе, так что я, поразмыслив, решила к ним присоединиться.

Тут прояснилось, отчего мостик не хотел отключать радары: на фоне ясно-голубого неба на нас неслась белая стена тумана. Я рванула вниз со всей доступной скоростью, ибо под радаром находиться нельзя, а курсанты надолго застряли на рее, рискуя подхватить ревматизм и отморозить пальцы.

Всё плавание я бегала по мачтам и бушприту, к радости Паши, которому веселее было следить за моей безопасностью, чем отстаивать вахты. Мы валялись в бушпритной сетке, устраивали на салинге пикники с мандаринками и размышляли, не плюнуть ли кому-нибудь на причёску с нашей возвышенной стратегической позиции. Недовольный курсантский состав прекрасно понимал Пашкину бездельную мотивацию, но мне тоже было бы скучно одной, и я каждый раз убедительно рассказывала, что его буквально пинками гонят со мной на мачты вахтенные офицеры.

Обычная жизнь на борту

От Валерия курсантам тоже было много пользы, он предпочитал вахты у штурвала. Штурвал на «Седове» без гидравлики, в ветреную погоду ворочать им реально тяжело, и обычно этим занимается минимум четыре человека. Штурвал и мостик находятся под открытым небом. В нашем переходе погода была в основном спокойная. Валерий менял одного из курсантов и торжественно держал руки на штурвале, пока довольный парень где-то прохлаждался. Вахта составляет четыре часа, и это трудная работа. С мостика следуют команды касаемо курса, один из рулевых наблюдает за приборами и сообщает остальным, куда и насколько перекладывать руль. При этом надо учитывать инерцию, снос, ветер и следить, чтобы паруса не заполоскали.

Весь экипаж вызывал у меня огромное уважение изобретательностью, смелостью, прекрасно поставленной речью и обширным кругозором. В общем, представленная на борту российская «глубинка» меня восхитила, но в то же время и Москва в моем лице вызвала на борту разрыв шаблона.

На подходе к Ростоку резко потеплело. Курсанты в одних форменках резвились на палубе. Кто-то отправился фотографироваться на верхнюю рею – бом-брам, другие пытались ловить рыбу при помощи удочки, изготовленной из швабры. Курсанты фока отмотали с кофенегельной планки несколько метров нирал-грота-стакселя и устроили прыгания через «верёвочку».

Порт Варнемюнде под Ростоком. Лоцман на борту, пробираемся по извилистому заливу, параллельно с нами несётся человек на морском каяке. Я никогда не была в Германии, но нужно было сориентироваться с логистикой и вечером быть в аэропорту Берлина. Мрачно захожу к капитану Максиму Родионову с вопросом: что нужно, чтобы списаться на берег? Ответ: поцеловать капитана!

Благоухая капитанскими духами, я примостилась на скамейке перрона Варнемюнде, грустно глядя на оранжевые мачты, выглядывающие из-за здания порта. Я никогда не была в Германии, но не сделала по пути ни одной фотографии – после «Седова» всё казалось пресным.

У причала Петербурга

В ноябре «Седов» вернулся в Петербург и стоял там несколько дней до ухода в Калининградские доки. Я прилетела из Москвы, и, неся в руке огромный торт «Захер», робко поднялась по трапу с табличкой «прохода нет». На вахте был незнакомый офицер. Помахивая тортом как пропуском, объяснила, что в гости. Офицер потребовал паспорт, я поставила торт на стол штурманской рубки и полезла в рюкзак, и тут навстречу выскочил второй помощник Григорий с восклицаниями: «Ты что, какой паспорт, это же свои люди!» Я была дико тронута, что после целого рейса с хороводом меняющихся персонажей меня здесь еще помнят и мне рады.

Барк был оккупирован послерейсовыми комиссиями. Я зашла в каюту к Митрофанычу, он вывалил на меня кучу охотничьих историй и притащил с камбуза куриную ногу с рисом. Я свободно бродила по кораблю, никому в голову не пришло меня специально развлекать или контролировать, и это добавило блаженства: я здесь действительно своя!

Уходя, засунула нос в каюту капитана, но у него кто-то находился и я не решилась мешать. А через неделю пришла трагическая новость: капитан Максим Родионов умер. Капитан закончил рейс, закрыл все комиссии, отвёл корабль в док… Инфаркт.

Снова на «Седове»

Мир висит под статусом «Всё сложно», путешествия под вопросом. Переписка с немцем-координатором растянулась на полгода. Сезон заканчивается, а мой любимый барк, после рейса через всю Европу в Чёрное море, встал в Бремерхафене на внеплановый ремонт. Решила напомнить о себе координатору: о да, он забыл обо мне, потомок немецких баронов. А скорее всего, не думал, что я действительно пойду этим ноябрьским штормовым переходом. Барон, вы ошиблись.

В лабиринте Бремерхафена

Счёт на переход Бремерхафен – Светлый пришёл за четыре дня до выхода барка из порта. Нормальных билетов уже не было, пришлось лететь через Париж до Бремена, оттуда поездом до Бремерхафена. Жуткая дыра этот порт. Поздно вечером ехала на такси, водитель никак не мог сообразить, где находится нужный номер причала – такая сложная конфигурация. Предложила выехать на набережную в расчёте, что сразу увидим то, что нужно. Так и получилось – вот они, эти огромные, сияющие в свете прожекторов оранжевые мачты, уходящие в черное небо, я разом забыла все языки и давай орать по-русски, но водитель понял, у него буквально отвалилась челюсть: «Это же парусный корабль!» С водителем расстались друзьями: он дал мне скидку, я ему подарила коробку клюквы в сахаре.

На борту всё было родное, будто я ушла отсюда только вчера. Я ощущала барк как давнего друга, которого мне не хватало.

На следующее утро ворвалась в каюту Митрофаныча. Завзятый охотник из Брянска, он немедленно начал хвастаться приобретениями: два прицела, нож и специальные перчатки. Я привезла ему бутылочку и ошиблась: он до конца рейса так её и не выпил. Выслушав кучу уморительных баек, отправляюсь по другим друзьям дарить московские конфеты.

Во время стоянки на борту жил Зигфрид, немец 70 с чем-то лет, уроженец Калининграда-Кёнингсберга. Мы направлялись на его родину, а он оставался в Бременрхафене. В душе старенького, пузатого Зигфрида звучали голоса предков-викингов, он с сияющими глазами ходил по палубам и питался в курсантской столовой. Он с радостью уцепился за моё предложение устроить ему фотосессию. Электронной почты у него не было, и из Москвы я потом выслала ему обычной почтой пачку фотографий.

В бухте покой и тишина, а за её пределами – шторм 7 баллов. Я потираю руки: ура, адреналин. Но выход задерживается, и я поехала на велосипеде в город. Снова ужасно разветвлённый фьорд с кучей причалов, кое-где вместо асфальта потёртая брусчатка. Гавань огромная и безопасная, с выходом и к Балтике и в Атлантический океан.

Я выбралась из промзоны и оказалась в ухоженном старом городе. Около кирхи ко мне подошёл статный дворник-немец, с любопытством поинтересовался, откуда я. Похвастался кирхой и рельефным фонтаном рядом с ней.

В маленьком бизнес-центре несколько стеклянных современных зданий, и повсюду натыкаешься на рукава гавани, где можно увидеть и яхты, и подводную лодку. На дороге лежит сбитый машиной зайчонок. Жалко, но однако здесь на газонах живут зайцы!

Выходим в море

И вот отшвартовка. На мостике вместе с нашими офицерами находится лоцман, буксир тянет нас на выход. Зигфрид едет параллельным курсом на своей машине, провожает… На выходе из бухты лоцман прощается с нами и ловко спускается в свой катер, который болтается на высоких волнах. В море ураганный ветер и шторм шесть баллов.

В такую погоду можно отлично повеселиться на бушприте, но на вахте новый старпом Сергей, который меня не знает и чего доброго развернёт обратно в каюту. А судовую дисциплину никто не отменял. Придумываю хитрый план: попроситься на мачту, куда в такой замес однозначно не пустят, а потом выбить хотя бы бушприт. Это тоже типа мачты, которая торчит вперёд, на бушприте крепятся косые паруса фок-мачты. А под ним та самая сетка, которую исторически использовали в качестве сортира, пардон, гальюна.

На мостике Сергей посмотрел на меня, как на неопознанное чудо природы и ехидно протянул: «Нууу если только сам Митрофааааныч с вами пойдет!..»

Конечно: бушприт находится в зоне ответственности боцмана фока – первой мачты. Сергей, конечно, в курсе, что не боцманское это дело – лазать по бушприту, но мы с Митрофанычем накануне не успели обсудить все аспекты охоты на кабана и пернатую дичь. Мой приятель лично смотался на мостик за разрешением. Это был редкий набор удовольствий: дышать морским воздухом, слушать Митрофаныча, качаться на волнах и небрежно позировать перед офигевшим мостиком, который рассматривал нас в бинокль.

Впоследствии, если старпом меня куда-либо не пускал, я просто дожидалась, когда он сменится с вахты. А мои старые знакомые разрешали мне лазить везде.

«Ночная жизнь» на паруснике

Вечером прошли через Каттегат в Эресуннский пролив. Тысячу лет назад викинги доминировали над этими водами, разбойничая в своё удовольствие, а по берегам находились их базы. Сергей объявил по громкой связи, что на траверсе правого борта виден замок Гамлета – вон там, в темноте, милях в полутора, рядом с зелёным маяком. Речь идёт о замке Кронборг в Дании, который находится на полуострове и когда-то плотно контролировал эту ключевую точку. Кроме зелёного огонька, ничего в темноте не просматривалось. Фотоаппарат на длинной выдержке дал размытую картинку стены и башен.

Дальше через пролив перекинут Эресуннский мост высотой как раз, чтобы под ним прошёл «Седов». Высота самой высокой мачты, второго грота – 57 метров. Обычно курсанты норовят влезть на клотик и попробовать дотянуться до моста. Но в этот раз мы шли ночью.

Наутро ветер снова перешел в ураган, в пять часов утра был объявлен аврал убирать паруса. Брр, из тёплой постели выскакивать на ледяной ветрище и лезть без перчаток на мачты… Корпус парусника содрогнулся от мощного топота ног, а утром на завтрак пришли сонные делегаты от кубриков и утащили пищу сухим пайком. Наша буфетчица – морская волчица Галина Васильевна принялась возмущаться: пять утра с её точки зрения уже практически день.

Во время переходов на «Седове» кормят 4 раза в день просто «от пуза» и вкусно. В обеих столовых, курсантской и офицерской, питание одинаковое.

Ветер и радуга

Нас мотало и сдувало, даже курсантов на реи не пускали, и я огорчалась, что у меня мало фотографий на мачтах. Пришли на рейд Светлого раньше расчётного дня и встали на якорь. Утром было объявлено, что скорость ветра составляет 20 м/с. Якорь не держал, мы заметно ползли в сторону города. Я обнаружила интересный флешмоб на бушприте, там курсанты фока снимали на зиму косые паруса. Залезла туда с фотоаппаратом, Влад из Керчи и Иван из Мончегорска изобразили картину «Титаник». Вот интересно, раньше примерно так же воспроизводили «Рабочего и колхозницу».

Требовалось укатать на зиму марселя, смотрю – несколько старших курсантов надевают страховочные пояса. «Вы с нами?» – «Да!!» Нет, команда «отбой». Опасно.

У моего неубиваемого Фуджика из-за ветра начались сбои электроники. Пришлось обходиться «экстремальной» мыльницей.

После обеда погода начала меняться. В тёмно-серых тучах то тут, то там возникали окошки, в них прорывалось солнце, на северо-востоке встала яркая, двойная радуга. Оранжевые мачты снова сияли, словно не был пройден тяжёлый длинный путь. Ветер стал немного тише, и курсантов отправили на мачты. Я устроилась, свесив ноги, на марсовой площадке первого грота и поснимала эффектную укатку марселей на реях над штормовым морем. Когда я спустилась, Митрофаныч поймал меня на бегу и подключил к своим ребятам, которые шли наверх фотографироваться, так что удалось попрощаться и с фоком.

Я – шпион «Седова»

В расчётное время пришвартовались в порту Светлого. Здесь уже стояли парусники «Мир» и «Крузенштерн». Я настолько прониклась духом «Седова», что стала мыслить как экипаж: «Мир» свой парень, а «Крузен» – конкурент, к тому же весь неправильный, с современной рубкой и бутафорским штурвалом. Марина Кожухова – помощник капитана по связям с общественностью, попросила меня пойти сделать шпионские фото. И с обидой в голосе заметила, что «Крузен», как всегда, занял лучший причал.

По соседству, возле форштевня «Мира», плавали лебеди. «Крузенштерн» стоял дальше, я нашла его, установила, что его причал намного хуже, и с этой радостной вестью вернулась на «Седов».

И вот раннее утро, сквозь туманную дымку светят прожектора, у проходной меня ждет такси в аэропорт. Напустив на себя беспечный вид, прощаюсь с вахтенными у трапа. Отойдя подальше, положила ладонь на возвышающийся над причалом борт. Пока!