Небесным обладая оберегом
и силу чудотворную тая,
Россия новым Ноевым ковчегом
плывёт по океану бытия.

Здесь каждой твари собрано по паре
со всех окраин и материков,
чтоб сохранить на сумеречном шаре
все истинные ценности веков.

От Таврии до Дальнего Востока
попутный ветер дует в паруса,
и рвутся из воздушного потока
духовных откровений голоса.

Живые души русского ковчега
пронизаны мерцаньем волшебства,
в котором вера – альфа и омега,
а третий Рим – священная Москва.

Скользит по звёздам эра кайнозоя,
и верным курсом следует Земля,
как будто сам Спаситель вместо Ноя
незримо встал к штурвалу корабля.

Там, где море дугой изогнуто,
там, где скалы причудливых форм,
появилась она инкогнито
в синем платье, похожем на шторм.

По ступенькам сошла божественно
с золотого, как солнце, крыльца,
и струилось сиянье девственно
от её голубого лица.

Окунулась в реальность зыбкую,
отметая поклонников прочь,
несравненной своей улыбкою
озарила лазурную ночь –

и ушла по тропе нехоженой,
поцелуем не тронув уста,
лишь осталась в душе восторженной
голубая, как море, мечта…

Свершив кульбит над звёздным косяком
и проскочив сквозь облако с разгона,
луна скатилась медным пятаком
с застеленного ситцем небосклона.

В морской пучине скрылась с головой,
затянутая вглубь водоворота,
и высветился профиль неживой
на самом дне последнего полёта.

Упала в воду чистая слеза,
а с берега сквозь зыбкий саван ила
глядели чьи-то грустные глаза
на мёртвый лик небесного светила.

Разорвано время – и крысы бегут с корабля,
в пробоинах вечности меркнут сокровища Флинта,
и с мрачной улыбкой застыл капитан у руля,
не в силах постичь запредельную суть лабиринта.

Взбесившийся ветер швыряет сквозь гибельный мрак
истерзанный парусник с треснувшим древком на мачте…
Но реет над бездной надежды спасительной флаг,
и голос Всевышнего к душам взывает: не плачьте!

А волны вздымаются выше тугих парусов,
и моря холодная синь обнимается с небом:
на рваном полотнище — жизни пронзительный зов
с трудом прорывается к высшим духовным потребам.

Простёр Апокалипсис чёрные крылья свои,
и мысли о мирном исходе, увы, безотрадны…
Но вновь зарождаются где-то флюиды любви,
и молнией в сердце вплетается нить Ариадны.

Она извивается лентой в потёмках времён,
которую Мёбиус сшил из галактик Вселенной:
спасение будет, и праведных душ легион
с неистовой страстью в стихии рождается пенной!

Закон равновесия власть над безумством берёт,
и судно летит, огибая смертельные рифы,
а флаг из когтей лабиринта уносит вперёд,
вобрав в свой девиз все земные преданья и мифы.

До боли знаком золотой силуэт корабля,
свободно скользящий по гребню девятого вала…
Плывёт среди звёзд возрождённым ковчегом Земля:
ликуй, человечество, гибель опять миновала!

Могучий Каспий, царь хазарских вод,
отшельником в степи живущий долго,
прознал, что на Руси давно живёт
прекрасная царевна Волга.

Её ласкала дикая волна,
притоки целовали сладко в губы,
и стать свою легко несла она
от Селигера до Ахтубы.

Влюблённый царь сватов на Русь заслал,
и вскоре сам со страстью богатырской
предстал перед царевной, словно шквал
семи ветров с горы Симбирской.

Он ей, в порыве чувства своего,
привёз кольцо из белого тантала
с надеждой, чтоб отныне лишь его
царевна сладко целовала.

Пленила их таинственная связь,
рождающая узы Гименея,
и Волга тихо с Каспием слилась,
в шальных объятиях пьянея.

Их обвенчали буйные ветра,
и с той поры, с веками дерзко споря,
хранит в себе Симбирская гора
секрет любви реки и моря.