Солнечный зайчик разбудил за минуту до прихода дежурного по кораблю. Интересно, как это луч умудрился, заглянув в иллюминатор и, пробравшись сквозь отверстие в прикроватной шторке, по ломаной траектории дотянуться сначала до подушки, а затем лизнуть лицо? Не хочу вставать! Ещё целую минуту можно вот так, расслабившись и любуясь фотографией жены на переборке, нежиться в уютной коечке. Только я, любимая, море и вечность! Кстати, о море – пять последних месяцев своей жизни я растратил исключительно на него, и это уже в который раз! В конце каждого дальнего морского похода появляется острое ощущение обиды за то, что пока я «защищал священные рубежи Родины», она (Родина) жила автономной, бесшабашной и весёлой жизнью, вовсе даже не думая обо мне! Кажется, что пока ты в море «стойко переносишь тяготы и лишения службы», жизнь проходит мимо! Эгоист внутри тебя подло и скрупулёзно зачитывает список того, несомненно, важного, – чего ты лишился (недополучил) пока морячил.

Но это всё – человеческая слабость и твой внутренний патриот не согласен с эгоистом: «Не малодушничай. Ничего ты не лишился! Но, приобрёл, это точно. Море закаляет и наделяет особыми человеческими качествами, которых не берегу можно и не получить!» Обида отступает и приходят гордость, осознание того, что всё тобой совершаемое в походе делается ради высшей идеи – ради Отечества. И тогда, даже, несмотря на массу сделанных ошибок, на грубость и прозу корабельной жизни тебе даётся право заявлять не высокопарно, а уже высоко: «Честь имею!»

– Ala-а-а-а-rm!!! – дверь с грохотом распахнулась, сильно пахнущий обувным кремом, кожей от портупеи и только что съеденным солёным огурцом дежурный мичман радостно ввалился в каюту, – вставайте Док, вас заждался славный экипаж со своими соплями, переломами, выпадением детородных органов от непосильной работы, тяжёлым похмельем и прочими прелестями морской медицинской практики!

– Вова, ну когда вы перестанете быть таким циником?

– Доктор! Романтика, это для ботаников. Меня привлекают в службе почти приличная зарплата, чарующая сила эполет и как следствие – безудержный, неконтролируемый восторг дам, возможность на халяву посмотреть Мир, а самое главное – при случае дать смачного пинка под зад «супостату-буржуину». Всё остальное – разврат!

– Да-а-а, такой флот, наверное, непобедим!

– А то!!! Вижу, вы окончательно проснулись. На траверзе Корейский пролив, командир через 15 минут ждёт всех на справке-докладе. Не задерживайтесь, что-то фюрер сегодня зело расстроен, наверняка всласть покуражится над опоздавшими и публично проведёт «счастливчикам» мануальный массаж простаты.

– Ну вот, денёк начинается. Успокаивает одно – завтра приходим в базу, конец автономки! Да здравствует земная твердь с родными людьми, деревьями, домами, асфальтом и тролейбусами; да сгинут шторма и недружественная жидкая бездна!..

Быстренько умываюсь. Пулей лечу в амбулаторию, провожу мини-приём больных и поднимаюсь на заполненный полусонными телами главный командный пункт. Последними в рубке материализуются старпом и дежурный по низам.

– Докладывайте! – это соизволение адресовано запыхавшемуся дежурному.

– Товарищ командир, начальники служб и командиры боевых частей по вашему приказанию собраны!

– Все?

– Так точно!

– Вова! – командир, перед тем как «насадить жертву на якорь» всегда фамильярничает, – а позвольте спросить, где наш извозчик, где это парнокопытное? Я хочу регистрировать механика всеми своими рецепторами, когда ОНО будет мне объяснять, па-че-му не работают опреснители?! Па-че-му я должен выбирать, как рациональнее потратить единственный, подчёркиваю для тупых – единственный стакан воды: умыться, попить, помыть седалище или постираться? Па-че-му огнетушители машинного отделения пузырятся свежей брагой? И наконец, па-че-му (это уже для дежурного) я здесь, а мех – нет!

– Механик болен.

– Док! – фюрер требовательно и вопросительно смотрит в мою сторону.

– Товарищ командир, по состоянию на… (заглядываю в корабельный хронометр) … на 06 часов 32 минуты Москвы замечаний у медицинской службы нет! Три травмы, один панариций и один соматический больной, то бишь механик. Остальной личный состав здоров.

– Потрудитесь, как вы, Айболиты, любите говорить, «верифицировать диагноз» этой сироты!

Наверняка мех запил в очередной раз (есть такая слабость). Судорожно пытаюсь спасти от «служебного несоответствия» собрата по оружию и на ходу придумываю что-то запутанное, такое, чтобы располагалось внутри, а не снаружи организма, попробуй, проверь: «Серозное воспаление проксимального отдела толстого кишечника».

– И насколько это серозное серьёзно? Каков прогноз?

Из партера доносится саркастически приглушённое «Жить будет, летать – никогда!» Командир реплику юмориста не слышит, а народ сдавленно смеётся.

– Думаю, дня через два вернём в строй.

– Если я что-то соображаю в медицине, то кишечник, кажется, лечат клизмами? Когда будите ставить ведёрную, обязательно пригласите меня. Давно мечтаю это сделать с нашим электро-механическим отличником боевой и политической подготовки!

Ещё полчаса командир заслушивает подчинённых о состоянии дел в их подразделениях. Даёт указания по поводу ритуала захода в бухту «Золотой рог» и швартовки корабля к родному причалу. Затем всех, кроме дежурного отпускают, и пророчество Вовы по поводу мануального массажа «второго мужского сердца» начинает сбываться. Покидающие рубку и уже потому счастливые участники совещания ещё долго слышат за спиной пугающее командирское «па-че-му!?»

Вернувшись в медицинский блок, застаю моего матроса-приборщика за выполнением амбулаторной операции: он беззастенчиво что-то там вырезает на шее у своего сокамерника по радиотехнической службе! Больной сидит на баночке и глупо улыбается. На столе приличная гора окровавленных салфеток и пустая ампула из под анестезирующего хлорэтила, а мой «докторёныш» со скальпелем в руке. В хирургов они играют!

– Вы что, идиоты? Кто разрешил? Хотите меня посадить? Вы же не знаете топографической анатомии! – кричу, а воображение рисует картинки – одна страшнее другой, – что будет, если порежете крупный сосуд или нерв?

– Товарищ старший лейтенант, пожалуйста, не ругайтесь, это я его сам попросил, вот – даже расписку написал, что доверяю, – успокаивает меня больной, – скоро дембель, а эта шишка становится всё крупнее, не красиво же!

Успокаиваюсь, заканчиваю удаление «шишки», оказавшейся безобидным жировиком и объявляю выговор своему матросу. Хотя какой там выговор, всё равно ведь не доложу по команде о происшествии.

С камбуза потянуло свежеиспеченным хлебом и котлетами, пора идти снимать пробу и строить коков за явную, а если таковой не окажется, то за виртуальную (в профилактических целях) антисанитарию на кухне. Начальник продовольственной службы сегодня на удивление любезен, ходит кругами и с подобострастной улыбкой заглядывает в глаза. Видимо украл продуктов больше обычного. Так и есть, в холодильнике излишки мяса, уже превращённые в порционные ростбифы, брикет сливочного масла и большой алюминиевый чайник сухого вина. Похоже, у кого-то из корабельной мафии сегодня намечается ночное бдение, и наш кормилец выполняет приказ именинника.

– Док, не поверишь, из баталерок выдаю строго по норме пайка, специально не прикладываю никаких усилий, чтобы что-то замышевать – само остаётся!

– Как не поверить! Конечно, верю, но давай познакомим с этим удивительным и необъяснимым наукой явлением твоего непосредственного начальника – старпома.

Вызванный по телефону и обнюхавший холодильник старпом сразу же превращается в злого папуасского духа Гамуму. В присутствии матросов, нарушая воинскую этику, он безжалостно вывернул начпрода «мехом внутрь» и приказал весь конфискат доставить в свою каюту.

Занавес!

А я наивно полагал, что решение будет другим!

За рутинными хлопотами день пролетел незаметно.

Уже засыпая, дерзко: «Пачему, пачему? Да, патамучта! Ура! Завтра – Владивосток!»