1 Перед началом

Наверное, вам и не встречалось такое слово – груманланы. Груманланами когда-то называли охотников, которые отправлялись на зверобойный промысел к берегам Шпицбе́ргена.

А почему груманланы? Потому, что в ХVII-ХIХ веках русские северные мореходы-поморы называли Шпицбе́рген – Грумантом.

И вот однажды зверобои отправились на промысел… А что с ними было потом, вы узнаете, если прочитаете эту книжку.

Происходило это 270 лет назад. Ничего себе, да? Шпицберген покрыт остроконечными вершинами. Там нет ни деревьев, ни кустов, только лёд и снег. Правда, летом появляется хиленькая травка, высотой с обычную иголку, да северный мох ягель.

Так назвал эту землю в 1596 году Вилем Баренц. Шпиц – понятно, острая вершина, берг – гора. А вместе – Земля остроконечных гор.

Позже оказалось, что Шпицберген – целый архипелаг со множеством островов. Самые крупные – Западный Шпицберген, Северо-восточная земля, остров Эдж. Более мелкие острова Баренца, Белый, Земля принца Карла и другие.

Русские поморы узнали о Шпицбергене гораздо раньше Баренца и других иноземных мореходов. Вот они-то, поморы, и назвали его Грумант. Но было много вариантов названий. Вот смотрите: Груман, Грумант, Грунланд, Грунт, Грун, Грунланская земля.

Поморы знали только о двух островах и называли их Большой Грумант и Малый Грумант, Большой и Малый Брун, Большой и Малый Берун, и даже Большой и Малый Броун.

Кстати броун с шотландского – ошкуй, белый медведь. А что?

Справедливо. Белых медведей на Шпицбергене достаточно.

Вообще-то, чтобы зрительно представлять, где всё это происходит, нужна географическая карта. В магазин за картой не побежим – мы помним, что у нас есть Большой брат – Интернет. Наберите в Поиске: Арктика, карта на русском, там на первом же сайте есть большая карта Арктики и Шпицберген тоже.

Так вот, о названиях Шпицбергена. Все названия, что тут перечислены, встречаются в старых морских документах.

А вы обратили внимание, что Грумант, Грунланд, Грунланская земля близки по звучания с Гренландией?

В те времена у поморов ещё не было, как сейчас бы сказали, карты мира. Но какие-то слухи о географических названиях до них доходили. Они знали, что на западе в Студёных водах есть земля Гренландия.

Когда они дошли впервые до Шпицбергена, возможно, посчитали, что это Гренландия и появился более удобный для русского произношения Груланд, Грумант.

Поскольку поморы на берегах Белого моря жили довольно обособлено от остальной России, у них складывалась, своя особая культура, свой язык, своя речь. Кстати, у поморов не было, как у всей России, крепостного права, отменённого Императором Александром I в 1861 году.

В этой книге будут встречаться некоторые слова из поморской речи, (но в скобках сразу же, вот таким шрифтом – объяснения). И в конце книги отдельно – «Примечания», расположенные по алфавиту. А если написать книгу полностью поморским языком, вы не сможете её понять без специального словаря «Поморская говоря».

А ещё в этой книге есть старинные меры длины веса и, конечно, рядом сегодняшние. Если вам где-то встретится аршин или сажень, вы будете знать, что это такое.

И вдруг в разговоре упомянут сажень, кто-то с удивлением спросит:

– А что это?

А тут вы:

– О, сажень – это старая мера длины. Бывает простая сажень – 152 сантиметра, мерная или маховая – 176 м., сажень без чети – 197 см., казённая – 216 см., и косая сажень – 248 см.! – Да, если ещё и объясните, как они измеряются – все просто упадут!

И ещё. Я живу на берегу Белого моря и очень горжусь тем, что живу здесь, в стране поморов и хожу по земле, по тем местам, где высаживались самые первые предки сегодняшних поморов. И, более того, я даже по воде – по Белому, Баренцеву и по Карскому морям прошёл часть пути, которым ходили поморы – промысловики на Грумант и на Матку (Новую землю)!

 

2 В путь!

Ну, вот и всё! И страхи, и беспокойства остались позади.

Ваня стоял у борта, идущей по волнам ло́дьи, Где-то позади осталось его родное село Мезень, а впереди – море без края!

Ох, сколько было разговоров, уговоров, просьб и даже слёз коротких… Знал Ваня, что поморы не плачут, но как же было обидно, когда дядя Алексей вновь отказывал ему. Говорил:

- Не могу сейчас взять тебя, очень далёко идём, незнамо, когда вернёмся. Да и как мамку одну оставишь? Нет, не проси.

И уже мамка согласилась, что Ваня в море зуйком пойдёт (зуёк – мальчик, что идёт с промысловиками обеды им готовить, посуду мыть, убирать, одежду сушить и т.д.).

И это мамка пошла к дяде Алексею – брату её погибшего на промысле мужа, просить за Ваню. И Алексей согласился:

– Ладно, возьму. Двенадцать лет – самое время его поморскому промыслу обучать.

И вот Ваня стоял счастливый и уверенный: теперь никто и ничто не помешает ему. Ло́дья уже полдня идёт под парусами и, конечно, не будет возвращаться, чтобы высадить его. Да и как это высадить? Почему? Дядя Алексей сказал «да», а у помора слово дадено, как пуля стреляна!

Когда их ло́дья рано-рано отходила, мамка стояла на причале и белым платком то слёзы утирала, то вослед ему махала.

Она и раньше плакала, когда собирала его на промысел. Да и что собирать? Еду для всех брали на весь промысел. А что ещё? Положила в торбу заплечную рубаху тельную, да штаны исподние…

Но проводы-прощания позади. Ваня глубоко и облегчённо вздохнул. Чего теперь печалиться? Палуба под ногами, а впереди неизвестность. Да и не такая уж неизвестность. Слышал Ваня рассказы зверобоев бывалых про жизнь промысловую. Вот теперь и сам посмотрит да поживёт такой жизнью.

А у мачты вокруг Степана собрались товарищи его, да и слушают, что он говорит. А Степан известный рассказчик! Всегда к нему поморы тянутся и Ваня пошёл к ним.

Степан сидел на бочке и рассказывал:

Как-то шли мы на Матку (Матка – Новая Земля) на промысел, понятное дело. И вдруг ветер полуночник (северный ветер) задул. Всё холоднее становится. И снег полетел, и льдины по морю пошли, знать с самого Поля (Поле – Северный полюс) лёд нагнало. Совсем беда.

А я у кормила стою (кормило – руль). И вижу, что в стороне две льдины белые да высокие, кверху заточенные, ровно уши кота громадного из льда торчат. Да и движутся не со всем льдом, а сами по себе. И вспомнил я тогда, что дед мне говорил, в путь проводя.

Дескать, в этих местах обитает громадный Снежный Кот. И если ты добрый человек и обращаешься к Снежному Коту со словами: Кот Господине Снежного побережья, помоги нам, добрым людям, как людям нашим помогал ты прежде.

Ну и сказал я так. Только закончил говорить, море зашумело, вскипело льдинами, громадная голова кошачья поднялась над волнами и промурчала:

– Му-ур… Вежлив ты, Стёпа, обходителен, да сердцем чист и храбр ты. Так и быть, помогу.

Выскочил кот из моря и стал с лодьей, как с мышкой играть, лапами её меж льдин гонит, а которые льдины, так лапой отодвигает. Загнал нас в губу чистую (губа – залив), без льда и говорит:

– Здесь ты, Стёпа, со товарищами непогоду пережди, после и дальше пойдёшь!

Вот такие тут звери есть! А ещё и другие встречаются.

– Расскажи, Стёпа, расскажи! – Стали просить.

И Степан снова начал:

– Вот, однова́ (однова́ – однажды) шли мы, братцы, на Грумант, как и сейчас вот. А знаете ли вы, что в расщелинах глубоких его утёсов живёт Пёс Грумантский. А спать он приходит в пещеру свою, такую большую, что пять лодий, как наша, встанут рядом и ещё место останется.

И этот Пёс Грумантский охраняет весь Грумант и Большой, и Малый. Все птицы, все звери морские и земные на Груманте, все ему – Псу Грумантскому принадлежат.

И чтобы вы знали, вот что надо делать непременно. Добудете вы первого оленя ли, нерпу ли непременно надо на ближайшую гору отнести Грумантскому Псу подношение. А после идти в его пещеру, одному идти!

– А как найти-то её, – спросили?

– Да по тропе до неё дойдёте. Сам Пёс Грумантский ту тропу натоптал, сразу от моря видно.

Ну, вот, зайдёте в пещеру, ножом очерчиваете около себя круг и втыкаете нож за кругом и ждёте. И слышите потом: гремит собачий лай. Никто его не слышит, кроме вас. И теперь вам остаётся только ходить за этим лаем, слышимым вам одному. И оленей настреляете, сколько хотите, Грумантский Пёс пригонит. И в ваши ловушки несметное число песцов попадёт, наведёт на меткое дуло вашего ружья стада гусей!

Вот что бывает, когда промысловик снискает благосклонность Грумантского Пса.

– А если не снискает? – Спросил кто-то.

Что будет, Ваня не услышал, дядя Алексей позвал его в поварню (поварня – камбуз, кухня). Ваня же – зуёк! Пора печь топить, да зверобоев кормить

 

12 Переход

Перед тем, как идти к берегу, Алексей обошёл лодью, перепрыгивая со льдины на льдину. Повреждений бортов не увидел, только в некоторых местах была содрана краска.

– Ну, что? Двинулись! – Обратился он к товарищам, а помощнику ещё раз сказал, – Ты оглядывай борта, да, если что, окалывайте судно.

– Не беспокойся, Алексей, сделаем! – Отозвался Клим.

Алексей привязал один конец верёвки к поясу Вани, второй – к своему. Так же привязались Степан с Фёдором.

В заплечных сумках лежали небольшие припасы, в руках багры, на ногах ламбы.

– Глядите под ноги, – наставлял Алексей, – если трещина в большой льдине, переходите её спокойно, с одной малой льдины на другую перепрыгивайте или переезжайте. Да друг друга стерегите. Ваня, ты иди, как я.

Путь был опасным. С лодьи всё выглядело ровным и гладким. Однако же на пути встречались и ропаки, и промоины. Но шли, не задерживаясь, торопились.

Алексей и Степан в своих парах шли первыми, выбирая путь, обходя и ропаки и промоины. Пока всё ладно было. Но тут Алексей дошёл до полосы мелкого, битого льда. Каждая льдинка была от пяти до десяти пядей (пядь – 22-23 см.). Ширина этой полосы была саженей десять, а влево и вправо тянулась далеко.

Образовалась эта полоса оттого, что столкнулись два ледовых поля, лёд был летний, хрупкий. Вот он и раскололся от удара на мелкие льдинки

Алексей остановился перед этой полосой:

- Ваня, ставь ламбы на середину льдины, або ставь на две льдины сразу, на край не ставай. Да не задерживайся на месте, ступай скоро, бегом, чтобы льдины под тобой не успели разойтись.

Алексей пошёл, оглядываясь через плечо на Ваню, держа верёвку натянутой.

Но Ваня был лёгкий и ловкий. Перешагивал, перепрыгивал со льдины на льдину и скоро они с Алексеем стояли на большой и целой льдине.

Лодья уже была далеко, на борту стояли люди. Они наблюдали за четырьмя смельчаками, которых хорошо было видно на белом льду.

Вдруг раздался вскрик. Ваня повернулся: это Фёдор. Он перепрыгивал на большую льдину, где уже стоял Степан, а две небольшие льдины под ним разошлись и Фёдор провалился в ледяную воду. Выронив багор, он успел ухватиться за край льдины. Тут же Степан своим багром зацепил его за пояс и пытался вытащить на льдину. Однако Фёдор был тяжёлым. Вода налилась в бахилы, пропитала меховые чулки, штаны, нерпичью безрукавку.

Подбежал Алексей, вдвоём они вытащили Фёдора на льдину. Сухими у него оставались только голова да плечи. Он, тяжело дыша, сидел на льдине.

Степан стащил с него бахилы, чулки, штаны, вдвоём с Алексеем отжали. Фёдор оделся.

– Ну, теперь медлить нельзя, бежим! – Крикнул Алексей.

К берегу вела ровная, гладкая льдина. Добежали. На берегу подсчитали потери: Фёдор уронил багор, Ваня тоже потерял багор, где не помнил. Он стоял, виновато потупив голову.

Но Алексей не ругал ни Ваню, ни Фёдора: у него на поясе в кожаном мешочке висела маточка (компас), Теперь её не было. Вот за это Алексей ругал себя больше, чем Ваню и Фёдора, вместе взятых.

Берег был устлан крупным песком, плоскими камнями и валунами. Здесь же, на берегу лежал лёд, выдавленный с моря ледяным полем.

А кроме того, было много плавника – выброшенных прибоем, штормами брёвна, стволы деревьев, даже доски!

– Откуда плавник? – спросил Ваня.

– А там, на западе, на юго-западе – земли заморские, лесами богатые, вот течениями да бурями сюда и несёт. Ну, а доски – тоже бури – суда разбивает…

Дальше, направо лежал вогнутый в сушу берег, там тоже был лёд – на песке.

– Вот тут, други, – радовался Алексей, – глубина есть, коли лёд прошёл, о дно не зацепился и на берег вылез. А дальше вон скала стоит прямо в воде. Место тут для лодьи подходящее. Давайте сухого плавника соберём, да огонь запалим.

Алексей топором настрогал лучин, зажёг огонь.

– Может, первый огонь в этом месте! – Сказал Степан, помогая Фёдору снять мокрую одежду. Её разложили на брёвнах рядом с костром. А Фёдор, накинув на плечи Степанову безрукавку, тоже стоял у огня, поворачиваясь к нему то спиной, то передом.

– Пойдём-ка, Стёпа, мокрых лесин принесём для дыму, чтобы наши видели, что мы на берегу и стоянку для «Мезени» нашли.

А потом Степан спросил:

– А кто тут у нас зуёк? Почему вода не кипит? Перекусить пора!

Ваня вскочил с бревна, взял котелок и пошёл вглубь острова, где недалеко от берега возвышалась небольшая горушка.

Вскоре он вернулся с водой.

– Дядя Алексей, воды тут много: и лужи, и ручей есть. А это что такое? – Он протянул на ладони маленький фиолетовый цветок и несколько зелёных листиков овальной формы.

Алексей взял и то, и другое:

– Этот цветок – камнеломка. А это – ценная трава, запомнил место, где нашёл?

– Да, там, – Ваня показал в сторону горушки.

– А что это? И почему камнеломка?

– Камнеломка и у нас есть, её корни проползают даже в мелкие трещинки в камнях, растут там, раздвигая камни. А вот это – трава салата (ложечная трава т.к. листья имеют форму ложки, научно: кохлеарис), очень ценная трава, её едят, кто зимует в таких вот местах. Она от чёрной болезни спасает (чёрная болезнь – цинга, сейчас её нет).

 

13 Изба

Быстро поели мяса-солонины с Ваниными лепёшками, запили горячей водой и пошли от берега вглубь острова избу искать. Справа тянулась невысокая горушка. Снега и льда на земле не было – лето, чай, и тут лето!..

 

14 Трагедия

Ночь была беспокойной. Для всех. Алексей думал о лодье, что осталась между льдин. И наяву думал и во сне. Степан спал и выслеживал оленя, подкрадывался к нему, олень убегал… Фёдор тосковал о Настасье, которую по возвращению хотел позвать в жёны.

А Ване было всё беспокойно: и ночь в холодной избе на чужой земле, и он всё порывался вскочить и идти готовить обед, и замерзал, и прижимался к дяде.

И проснулся он раньше всех, тихонько слез с полатей и хотел выйти, но Алексей, оказывается, тоже не спал. Он окликнул Ваню:

– Стой, не выходи один.

– А чего?

– Да так, сейчас вместе выйдем. – Алексей не стал ему говорить, чтобы не напугать: надо остерегаться ошкуя, что мог прийти сюда на человеческий дух. – Ну, что, зазяб?

– Ага, холодно.

– Сейчас огонь запалим, да водицы согреем.

Рядом с избой Алексей развёл костерок, благо в сенях дрова были. Набрал воды, поставил котелок на камни у огня, и вошёл в избу:

– Эге-гей, мо́лодцы! Здоро́во ли ночевали?

– Здоро́во, здоро́во, да больно холодо́во! – Ответил Степан, слезая с полатей. – Кажись, ночью ветродуй поднимался, ты слыхал ли, Алексей?

– Да было, было. Я выходил ночью на небо смотрел. Тучи по небу не плыли, а прямо летели. А сейчас вон поутихло.

Встал и Фёдор, мрачный, молчаливый.

– Ты что, Федя, – толкнул в плечо его Степан, – али во сне невесту не встретил?

– Отвяжись! – Буркнул Фёдор.

– Ну, всё, собираемся, – подгонял Алексей, – к берегу идём. Ваня, что ли побёг уже? Не торопись, чтоб мы тебя видели.

Ваня подождал, пока его догнали остальные, снова убежал вперёд, подождал, а когда до моря осталось на один Ванин перебег, припустил вовсю. Очень уж хотелось ему увидеть лодью, ставшую ему теперь родной. А ещё больше хотелось ступить на палубу, где у него было целое своё хозяйство: поварня, печка, поленницы дров, съестные припасы на всю артель.

Однако, чем ближе Ваня подбегал к морю, тем больше замедлялся. И не понимал: что такое? Или заблудился он? Оглянулся назад – нет, остальные тоже сюда шли.

Тогда почему так? Где лёд? Ни одной льдины в море не было. А море от берега до горизонта было чистым. А где же… Где же лодья? Почему нет её? Что случилось?

Ваня бросился назад. Алексей, Степан и Фёдор спешили навстречу. Встретились.

Запинаясь, Ваня сказал:

– Лё-ёд, лёд, нету…

Все вчетвером побежали к берегу. Остановились. Молчали.

Алексей стянул шапку с головы, сжал её в кулаке, а глазами скользил по водному пространству.

Фёдор выдохнул:

– Всё значит? Это значит всё?

А Степан оживился:

– Да чего там всё! Ещё ничего не всё! Они сейчас придут сюда, за нами. Скажи ему Алексей!

Алексей молчал.

Ване вдруг стало жутко: этого не может быть. Этого не должно быть, чтобы лодья пропала и они остались вдали от дома, на чужой дикой земле, комок подкатил к горлу… Хорошо Алексей заговорил:

– Слыхали, ночью буря была? Ветер с севера дул. Этот ветер отогнал льды. Вместе с лодьей. И, может быть, товарищи наши освободились от ледового полона и спешат сейчас к нам. А, может… Да нет, не хочется и думать…

– Да что уж, говори, Алексей, – мрачно сказал Фёдор.

– А может и раздавило нашу лодью льдами. Не знаю, не ведаю. Короче, так решим: будем пока ждать тут, на берегу. Всем идти собирать плавник и сухой, и сырой. Знак своим будем дымом подавать, да сами греться. Хотя нет, мы втроём тут, а ты, Стёпа, попробуй оленя стре́лить. Может, будем и день, и два. Замёрзнем на голодное брюхо. Но гляди, оленя одной пулей уложи. Бей наверняка. Ну, ты знаешь.

И все занялись тем, что приказал Алексей. Кормщик и на берегу – старший……..

 

(А дальше – как «робинзонили» зверобои, как жили-выживали в суровых и диких условиях Арктики…)