Чайная церемония

Когда наш барк «Крузенштерн» прибыл в Гонконг, то первым делом я отправился на прогулку по окрестностям близ порта. Пришвартовали нас к отдалённому от центра города причалу, и мне захотелось в первый день стоянки судна посмотреть именно эти непарадные места.

Для начала я заглянул в ближайшее кафе с золотыми драконами на окнах и сел за свободный столик. Вокруг были одни китайцы. Я заказал кофе с молоком. Причём сделал это на немецком языке, так как другого просто не знал.

- Битте айн кофе мит милк унд цукер! – сказал я. И ещё подумал – поймут ли.

Поняли. Через несколько минут на моём столике дымился большой бокал сладкого кофе с молоком. И всё было хорошо. Попил я вкусный кофе, полюбовался на китайцев и китаянок, на кудрявые иероглифы и изображения змей, обезьян, собак на красных стенах и собрался уже идти дальше. И тут подходит ко мне для расчёта официант и произносит:

- Чайная церемония!- на чистейшем русском. Словно мы не в далёком Гонконге, а у нас в России.

- Да! - с удивлением воскликнул я. – Только не чайная, а кофейная. А где Вы так хорошо научились говорить по-русски?

- Чайная церемония! – ещё раз с улыбкой произнёс и поклонился китаец.

И тут до меня дошло, что, на русском он знает только два этих слова. Выучил - и произносит словно китайский болванчик.

- Ми хау! Чи фань ли ма? – ответил я ему на прощанье. Это было приветствие, которое я знал по-китайски со времен службы в морской пехоте на Тихом океане.

Официант был счастлив. Он проводил меня до самого выхода, много раз кланялся во след, и всё бормотал благодарно: «Чайная церемония! Чайная церемония…». Чисто по-русски!

Морские змеи

Я видел их несколько раз – В Южно-Китайском и Яванском морях, а так же в Зондском проливе. Они похожи на больших желтых червей с поперечными черными кольцами по всему телу. В длину они – с метр, может быть – полтора. Долго-то их не рассмотришь – судно идет и идет. Стоишь на борту смотришь в воду и вдруг – морская змея. Плывет себе куда-то. Но всякий раз, если кто-то увидит, вскрикивает, как ужаленный: «Смотри, змея»! И все бросаются на тот или этот борт и повторяют: «Точно – змея! Ты видел?! Змея проплыла»?!

Всякий раз после такой мимолетной встречи на палубе долго не стихают разговоры. Они примерно одинаковы: «Если укусит такая змея – мгновенная смерть. Нет спасения. Ее яд намного токсичнее яда кобры. В считанные секунды парализует – и все».

Всякий раз, когда я видел морскую змею, то потом думал: «Хорошо, что нам не приходится купаться в столь экзотичных, почти экваториальных морях».

Буфетчица Алла

Родом Алла с Украины. На судне она работает уже давно. Работа у нее тяжелая. Полсотни человек обслуживает она четыре раза в день – на завтрак, обед, полдник и ужин. Трудится она хорошо и добросовестно. И вообще она человек ответственный и прямой – не терпит беспорядка. Но что ни говори, а на камбузе почти всякий раз остается много пищевых отходов. Их целыми флягами выбрасывают за борт – на радость морским птицам и рыбам. Однажды Алла по этому поводу вздохнула:

— Сколько хорошей пищи мы каждый день сваливаем в океан. Как бы хорошо хоть одного поросеночка завести. Быстро бы откормили.

Этим ее сожалением в одной из бесед я поделился с капитаном.

— Еще чего не хватало, — возмутился он. — Им дай волю, так они живо здесь свинарню разведут.

Свистит кто-то…

Как-то сидел я ночью на юте – курил. А поздно уже было. Никого вокруг нет. Тихий океан на сотни миль вокруг. «Крузенштерн», как мощная птица, идет под парусами миля за милей. Тихо – главные двигатели не работают. Сижу я, смотрю в небо на звезды и слушаю, как шумит волна за бортом. Хорошо так сидеть и думать. И вдруг слышу – свистит кто-то рядом. Тоненько так посвистывает. Я подошел к леерам, вслушался. Нет, это не ветер в снастях, не корпус судна – живой свист. Словно какая-то малая птичка прилетела к нам и посвистывает. Так и не понял я, откуда шел этот тоненький посвист. Может океан, подумалось, какие-то сигналы нам подает.

На следующий день я рассказал об этом свисте моему товарищу.

— Наверное, это души моряков с нами так разговаривают, — сказал он. — Океан – это же тайна. В нем Вселенная отражается.

Рыбный косяк

Несколько суток мы шли по Тихому океану из Акапулько на Гавайские острова. Мексиканская жара постепенно ушла. Даже днем на палубе было не очень жарко. «Крузенштерн», миля за милей, шел почти строго на запад, примерно по одной – двадцатой широте. И хотя до Гавайев было еще идти и идти, но все уже жили предвкушением захода в Гонолулу. И когда я выходил покурить на ют, то примерно знал – кто и о чем будет говорить.

— Это место отдыха миллионеров, — уже в который раз информировал нас Юра Масляев. Юра там уже был. — Там такой пляж! Называется – Вайкики! Пальмы, нежный песочек и все на роскошных автомобилях. Сказка!

— Да, — подтверждал наш художник Андрей Петрович Красильщиков. — Они там ездят на таких машинах, на которых у нас только миллионеры и суперзвезды ездят. А там – это просто такси. В прошлый раз, — Андрей Петрович тоже был раньше на Гавайях, — на этих машинах местные жители развозили наших курсантов для отдыха по домам. В Гонолулу – немало русских. Там очень красивый центр города – Алоха. Современнейшие дома, прекрасные дороги. Просто сказочный город.

— У них там есть специальная служба защиты от акул, — рассказывал старший научный сотрудник Саша Ремесло. — Если нырять на коралловом рифе, то можно увидеть просто сказочную подводную жизнь. Коралловые рыбы почти не боятся человека. Они – всех цветов и оттенков. Важно обязательно иметь с собой маску и ласты. Это же подводный тропический мир!

Поскольку эти рассказы повторялись по нескольку раз на дню, я понял, что впереди сказка, и стал терпеливо ее ждать. Я даже проснулся однажды ночью от предвкушения счастья. Захотелось выйти на ют и посидеть там, в тишине, помечтать. А было часа три ночи. На корме никого не было. Горели палубные фонари, зеленоватым серпом светил месяц и как-то особенно ярко отливала серебром вода. Я подошел к борту и глазам не поверил – вокруг сплошным ковром плескалась рыба. Я подошел к другому борту – и там рыба. Она шла огромным нескончаемым косяком. Что это за рыба, определить я не мог. Может быть – сайра, возможно – это были сарганы, а, может быть, и обычная тихоокеанская селедка. Но ее было потрясающе много. Часа два я просидел на юте, любуясь этим невероятным зрелищем, а мы все шли и шли в этом серебристом косяке.

Недели через две мы прибыли на Гавайские острова. Я собственными глазами увидел шикарный пляж Вайкики-бич, я побывал в роскошном центре Гонолулу – Алохе, я объехал на прекрасной машине едва ли не весь остров, побывал в мемориальном центре Пёрл-Харбор, я нырял в маске и видел коралловых рыб. И даже застывшую вулканическую лаву я повидал.

— Да, это красиво, это удивительно, — не раз говорил я. И все-таки ловил себя на мысли, что где-то я все это уже видел – может быть, по телевизору или в рекламных туристических журналах. Такими и остались для меня Гавайские острова. Но была и сказка. Ее я увидел ночью на юте «Крузенштерна», когда мы шли из Акапулько в Гонолулу.

Фрегат

По пути в Гонолулу нас посетил фрегат – большая океанская птица. Размах крыльев у него, наверное, метра два, не меньше. И сами крылья особые, как у птеродактиля или у летучей мыши – угловидные.

Фрегат довольно долго кружил вокруг «Крузенштерна» и, словно напоказ – с большой высоты резко складывал и прижимал к туловищу крылья, и тут же стрелой несся вниз. Говорили, что это птица-агрессор. Фрегат не только охотится за рыбой сам, но и отбирает добычу у других птиц – чаек, олушей, капских голубей. Не побрезговал он и судовыми отходами. После обеда курсанты выбросили несколько фляг с остатками еды, и фрегат охотно полакомился нашей пищей.

Фотокорреспондент Юра Масляев крупно снял его во время этой трапезы мощным телеобъективом. И потом, в походе, мы не раз внимательно рассматривали фрегата во всех подробностях. Клюв у него, действительно, очень могучий – крючковатый, хищный. А если смотреть на него снизу, издалека, то это просто красивая, грациозно и легко парящая в небе, черная птица.

Шутка доктора

Доктор на судне – фигура особая, крупная. И внешне он больше всех. Весит Александр Васильевич, как минимум, центнера полтора. Несмотря на свою тучность, человек он веселый. Юмор у него своеобразный – докторский.

— Рад Вас видеть, — сказал я ему как-то раз, в качестве приветствия.

— А чего это Вы рады меня видеть? – ухмыльнулся он. – Умереть, наверное, боитесь? Все равно умрете. Ха-ха-ха!

Часы-кренометр

У меня есть часы, по которым я определяю крен судна. Это самые обыкновенные часы на ремешке. Просто-напросто, перед сном я цепляю их пряжкой на небольшой шуруп над кроватью и они, если есть крен, отклоняются в ту или иную сторону.

— Зачем это нужно? — спросите.

— А затем, — отвечу, — чтобы правильно выбрать в какую сторону спать. Если судно накренено на левый борт, то подушку надо положить направо. И наоборот. А если ошибешься, то голова поутру будет болеть. Понятно?

Реплика

На судне есть художник – Андрей Петрович Красильщиков. Он пишет и хранит свои картины в парусной мастерской. Там у него рабочее место. Однажды, когда на судно налетел шквальный ветер и «Крузенштерн» резко накренился на правый борт, Андрея Петровича чуть было не раздавило. Рядом с ним со свистом пронеслась и врезалась в борт огромная, килограмм на двести, швейная парусная машина. С верхней полки, и тоже почти вплотную с художником, просвистел тяжеленный рулон запасного паруса. Кроме этого, вблизи мольберта пролетел большой пень. Именно пень. Его парусный мастер – Лев Николаевич Орлов – использовал, как своеобразную наковальню для установки люверсов – металлических заклепок-отверстий в ткани паруса.

Пережив тройное испытание, Андрей Петрович за обедом во всех цветах и красках рассказал о своем чудесном спасении. Этот рассказ явно не понравился парусному мастеру, который сидел с ним за одним обеденным столом. По идее-то, конечно же, и швейную машину, и рулон парусной ткани, и злополучный пень надо было закрепить по-штормовому. Но кто же знал, что шквал налетит так неожиданно, и что в это самое время в мастерской будет находиться Андрей Петрович.

Все сочувствовали нашему художнику, советовали ему в этот день больше не работать, а взять да и отметить свой второй день рождения. Лишь один парусный мастер долго сидел, насупившись, и молчал. Но потом все же и он сказал:

— Да что вы все тут разахались? Ничего не случилось. И не могло ничего случиться. Петрович у нас – верткий. Его даже вилами в мешке не заколешь.

Звучит колокол

Каждые полчаса на судне звучит колокол. Так звучит время в океане. Сам по-себе колокол очень красив. Сделан он из латуни. На нем надпись «Kruzenschtern». Курсанты тщательно драят колокол каждый день до блеска, и он сияет на солнце, словно золотой.

Рядом с колоколом, на самом носу, несет свою вахту впередсмотрящий. Он и отбивает сигналы времени: «Дзы-н-н! Дзы-н-н! Дзы-н-н!».

Когда «Крузенштерн» идет под машиной и паруса у него укатаны, то мачты и реи создают перекрестья. Я не поленился и пересчитал – двадцать два креста мы несем над палубой. Всякий раз, как слышу я колокольный звон, то невольно думаю, что наше судно очень похоже на Храм.

«Дзы-н-н»! — и еще одна частица жизни улетела под колокольный звон в океанский простор, в вечность.

Морская история

Попросил я однажды одного из боцманов рассказать мне какую-нибудь морскую историю.

— Да, некогда, — говорит он мне, — с курсантами надо разобраться.

— А что случилось?

— Да, так – пошутили. Записали днем на диктофон команду парусного аврала, а ночью, прямо на ухо, своему товарищу эту запись и включили.

— И, что же?

— Ну, что-что? Там же: «Парусный аврал! Парусный аврал! Парусный аврал! Пошел все наверх!» Вот он спросонья и подскочил. Ноги в башмаки вставил и в одних трусах бегом на палубу. У самой мачты его насилу поймали.

— А как же об этом узнали?

— Да сами же и рассказали. Хохочут, говорят – пошутили. Вот у них сейчас личное время, пойду с ними – тоже пошучу. Они через пять минут кино приготовились смотреть. А я им уже швабры приготовил – пусть гальюн хорошенько отдраят.

Южный крест

Я представлял его совсем не таким, каким увидел. Не знаю почему, но более всего в походе мне хотелось увидеть именно его – созвездие Южного Креста. А оно оказалось совсем не таким, как я его себе представлял. Это вовсе и не равносторонний крест, а скорее ромбовидный. Почему-то мне он напомнил очертания воздушного змея. Четыре различных по яркости звезды по краям. Если мысленно создать внутри этого созвездья перекрестье, то центр даст точное направление на юг. Но дело не в том, направление можно определить и по компасу. Дело в другом. Стоишь на палубе ночью, смотришь на этот крест и думаешь: «Вот ведь оно, чудо-то какое»! А он сияет из немыслимой дали, из глубины мерцающей вселенной, смотрит на тебя и благословляет: «В добрый путь, моряки-странники»! И хорошо на сердце. Стоишь и бормочешь: «Над нами Южный крест, над нами Южный крест»! Просто фантастика.

Смерч

В Индийском океане я впервые увидел смерч. Настоящий смерч. Небо было плотно затянуто серыми облаками, и оттуда – из облаков в океан подвижной струей сползала гигантская водяная змея. Эта картина зачаровывала. Смерч гулял по океану на приличном отдалении от нашего судна, но было хорошо видно, какую огромную массу воды он взвихряет и уносит ввысь.

Наши фотокоры, как по команде, выбежали на полубак, и все щелкали затворами фотоаппаратов, стараясь запечатлеть это явление. Кто-то из них сказал:

— Хорошо бы он подошел к нам поближе. Заснять бы его крупнее.

— Ну, уж нет, — тут же возразили ему, — а то сорвет с палубы все наши спасательные шлюпки и унесет их вместе с твоим фотоаппаратом.

Поручик Астафьев

В Сингапуре нам довелось побывать на могиле поручика Астафьева. В форте Каннинг есть парк, а в нем, под сенью высоких кокосовых пальм – небольшое кладбище. Среди десятка иностранных могил хорошо заметен каменный, увитый виноградным мраморным листом, православный крест. Под ним и покоится прах русского моряка-исследователя.

Если открыть книгу «Морская карта рассказывает», то в ней можно прочитать: «Мыс Астафьева – Баренцево море, Новая Земля. Обследован 1889 году экипажем шхуны «Бакан». Мыс назван по фамилии производителя гидрографических работ – поручика Корпуса флотских штурманов Владимира Петровича Астафьева».

Далее есть и еще одна небольшая информация: «Астафьев Владимир Петрович (1860—1890 годы) окончил штурманское училище. В 1880-1881 годах плавал на крейсере «Европа». В 1885-1886 годах служил в Кронштадтской морской обсерватории. В 1887 году занимался гидрографическими исследованиями в порту и гавани Кронштадта. В 1889 году выполнял гидрографические работы на шхуне «Бакан» у западного побережья Новой Земли. В 1886 году произведен в поручики Корпуса флотских штурманов».

Его краткую биографию мы прочитали накануне вечером. А в тот момент, когда мы находились на этом ухоженном вечнозеленом погосте, подумалось: «Как же далеко от родных берегов обрел вечный покой наш соотечественник. Мыс, названный его именем, находится далеко на севере – на холодной, заснеженной и заледеневшей Новой Земле, а последнее пристанище он обрел почти на экваторе. Какая же у него была короткая жизнь. Всего тридцать лет. Но эта жизнь была служением Отечеству. А смерть место и время не выбирает».

— Он умер в экспедиции, — рассказывал мой товарищ, сотрудник Института океанологии Александр Першин. — Интересно меня с ним сводит судьба. Лет тридцать назад я прочитал о нем в журнале «Вокруг света». Мы жили тогда на берегу Енисея в палатке. Было холодно, сыро. Вдобавок ко всему там чуть не погиб один из участников нашего похода. Но именно тогда я впервые узнал о нем. Потом я был на Новой Земле, на том самом мысе Астафьева. И вот теперь – здесь.

Некоторое время мы постояли у могилы поручика Астафьева, поклонились его праху и отправились в путь-дорогу.

Много чего забавного и экзотического повидали мы в «бананово-лимонном» Сингапуре. Побывали в экваториальном ботаническом саду, с бутылочными и хлебными деревьями, с садом невероятных цветов-орхидей. Проехали на канатной дороге в парк развлечений, прогулок и отдыха на остров Сентозу. Сингапур сиял и переливался своим великолепием дворцов, памятников и небоскребов. Все это вместе постепенно слилось в калейдоскоп цветных и ярких картинок. Однако совершено наособицу осталось наше посещение кладбища в форте Каннинг. Словно сам поручик Астафьев ждал нас там, чтобы пожелать нам доброго пути.